Имитация науки. Полемические заметки

«Готовность власти принять на веру некие, очевидным образом фиктивные объяснения или делать вид, что она их принимает, несомненно, следует воспринимать как один из признаков одряхления власти и снижения ее эффективности»[466].

Остается тайной С. А. Королева, как он (спустя три десятилетия после произошедших событий, на основании одного только изучения документов) выработал у себя способность отделять «очевидным образом фиктивные объяснения» от объяснений истинных. Но это не самое главное в данном пассаже. Главное – тезис об одряхлении власти. А не приходила ли С. А. Королеву в голову простая мысль, что дело может быть и не в одряхлении, а в возмужании, обретении зрелости, выявлении глубинной сути, наконец? Одно дело – жизнь в окопах, жизнь на грани голода, в непрерывном изматывающем напряжении, которая выпала на долю первых поколений советских людей. Другое – жизнь в относительном комфорте, характерном для «эпохи застоя». Ведь именно в эту эпоху советские люди получили возможность воспользоваться плодами цивилизационного рывка, совершенного в первые десятилетия советской власти, плодами одержанной ими Победы. В старых крестьянских семьях суровый дед ударял ложкой по лбу того ребенка, который, не выдержав, без команды начинал есть из общего блюда. В типичных советских семьях «эпохи застоя» чадолюбивым родителям приходилось упрашивать детей: «Скушай еще ложечку за папу. А вот еще ложечку за маму». Такая эволюция – одряхление или как?

С. А. Королев приводит ряд умилительных примеров шалостей студентов, за которые им пришлось писать объяснения: кто-то кидался снежками, кто-то играл в футбол во дворе общежития и т. п. Читатели должны проникнуться возмущением по поводу самодурства власти, считающей такие невинные поступки нарушением порядка. Какова эмпирическая база обобщений С. А. Королева? Как он сам нам сообщает, по преимуществу объяснительные записки студентов. Совершенно естественно, что авторы этих документов сознательно преуменьшают свою вину и изображают дело в выгодном для себя свете. С. А. Королев запискам безоговорочно верит. Но почему читатели журнала «Свободная мысль-XXI» должны проявлять такую же детскую доверчивость?

Вот еще характерный пассаж из анализируемой статьи. Автор приводит такой факт: некий студент рядом с плакатами к ленинским дням вывесил плакат «Смерть мухам!». Дежурный администратор этот плакат снял. Никакого комментария к этому эпизоду С. А. Королев не дает, но из общего контекста можно заключить, что действия дежурного администратора он осуждает. Ну а что бы он сказал, если бы в наши дни в студенческом общежитии или в каком-то другом месте некий остроумец повесил рядом с портретом одного весьма популярного политика современной России изображение крысы? По-моему, упомянутый дежурный администратор, хоть он наверняка «академиев не кончал», смекнул бы, что есть вещи, над которыми смеяться нельзя. Или для С. А. Королева таких вещей не существует?

В целом при оценке поступков студентов автору явно присущ, так сказать, оправдательный уклон. А вот в суждениях о действиях представителей администрации общежития (которую он упорно именует властью) столь же явно виден уклон обвинительный. Действия этой «власти» рождали, если верить С. А. Королеву,

«страх рядовых студентов, страх людей, с рождения привыкших жить не по законам, а по понятиям, идеологическим нормам и инструкциям и не имевших возможности опереться на какие-то юридические механизмы»[467].

Итак, нам предлагается принять на веру, что советские люди жили «с рождения» по «идеологическим нормам и инструкциям». Но это не что иное, как либеральная клевета на советское общество и советский тип жизнеустройства. Истина заключается в том, что в советском обществе, как во всяком традиционном обществе, главным регулятором социальных отношений была мораль. Правовой регулятор играл роль вспомогательную. Естественно, что нормы морали получали идеологическую санкцию, которая сродни санкции религиозной. Разумеется, речь идет об освящении принципов, базовых норм, но уж ни в коем случае не об «инструкциях». «Инструкции» тут приплетены для красного словца. Моральные нормы, коими руководствовался в своей жизни обычный советский человек, приравнены в приведенном пассаже к «понятиям», по которым жили и живут уголовники. Если такой прием есть образец научной добросовестности, то что тогда считать подлогом?