Империй. Люструм. Диктатор

Остальные согласились с этим, и мы, все четверо, немедленно отправились в путь, взяв нескольких рабов для защиты, — вниз по лестнице, проложенной по склону Палатина, в долину и далее через улицу Югарий к подножию Тарпейской скалы. Воздух был странно неподвижным, вялым из-за надвигавшейся грозы, а оживленная улица, обычно полная повозок, запряженных быками, — безлюдной, если не считать нескольких человек, что брели в сторону форума. У них были ошеломленные, озадаченные, испуганные лица. И если кто-нибудь искал предзнаменований, достаточно было посмотреть на небо. Громады плотных черных туч словно давили на крыши храмов, а когда мы начали подниматься по крутым ступеням, послышался треск грома.

Дождь был холодным и сильным, и камни сделались скользкими. Нам пришлось помедлить на полдороге, чтобы перевести дух. Рядом с нами по зеленой, поросшей мхом скале бежал поток воды, превращаясь в водопад, а внизу я видел изгиб Тибра, городские стены и Марсово поле. Я понял тогда, насколько умной с военной точки зрения была эта часть замысла — сразу после убийства отступить в Капитолий: благодаря крутым утесам он представлял собой природную крепость, и притом неприступную.

Мы продолжали свой путь и наконец добрались до ворот на вершине, которые охраняли гладиаторы — грозные с виду парни из Ближней Галлии. С ними находился один из центурионов Децима. Он узнал Цицерона и приказал пропустить его вместе со спутниками, а потом сам провел нас за стены, мимо сидевших на цепи собак, которые охраняли Капитолий ночью, и дальше — в храм Юпитера, где собралось по меньшей мере сто человек, укрывавшихся в полумраке от дождя.

Когда Цицерон вошел, его приветствовали рукоплесканиями, и он двинулся по кругу, пожимая руки всем убийцам, кроме Брута, чья рука была перевязана из-за раны, случайно нанесенной Кассием. Они сменили окровавленные одежды на свежевыстиранные тоги и теперь вели себя сдержанно и даже мрачно. Радостное настроение, овладевшее ими сразу после убийства, исчезло. Я с изумлением увидел, что к ним поспешили присоединиться многие ближайшие соратники Цезаря, например Луций Корнелий Цинна, брат его первой жены и дядя Юлии, — Цезарь недавно сделал его претором, но теперь он оказался с убийцами своего зятя. Был там и Корнелий Долабелла — вечно вероломный Долабелла, — который и пальцем не шевельнул, чтобы защитить Цезаря в зале сената, а теперь обнимал за плечо Децима, человека, заманившего их давнего начальника в гибельную ловушку. Долабелла подошел к Цицерону, Бруту и Кассию, которые вели беседу.

Брут спросил Цицерона:

— Итак, ты одобряешь то, что мы сделали?

— Одобряю? Это величайшее деяние в истории республики! Но скажите мне, — спросил Цицерон, осмотревшись по сторонам, — почему все вы забились сюда, исчезнув с глаз долой, как преступники? Почему вы не внизу, на форуме, чтобы сплотить людей вокруг своего дела?

— Мы — радетели за отечество, а не пустословы. Нашей целью было убрать тирана, и ничего больше.

Цицерон удивленно уставился на Брута:

— Но кто же тогда управляет страной?

— Прямо сейчас — никто, — ответил тот. — Следующим шагом будет создание нового правительства.

— А разве вы не должны просто объявить правительством себя?

— Это будет незаконно. Мы не для того свергли тирана, чтобы сделаться тиранами вместо него.

— Тогда немедленно собирайте сенат, в этом храме — своей преторской властью, — и пусть он объявит чрезвычайное положение до тех пор, пока не проведут выборы. Это будет совершенно законно.

— Мы думаем, исходя из существующих порядков, что будет правильнее, если сенаторов соберет Марк Антоний, как консул.

— Марк Антоний? — Удивление Цицерона сменилось тревогой. — Вы не должны и близко подпускать его к этому делу! Он обладает всеми дурными качествами Цезаря, и ни одним хорошим.

Затем он воззвал к Кассию Лонгину, прося его поддержки.

— Я согласен с тобой, — ответил Кассий. — По-моему, следовало бы убить его вместе с Цезарем. Но Брут этого не потерпел бы. Поэтому Требоний задержал Марка Антония по пути в зал сената, чтобы тот смог уйти.

— И где же он теперь? — спросил Цицерон.

— Предположительно, в своем доме.

— Зная его, я бы усомнился в этом, — сказал Долабелла. — У него найдутся дела в городе.

Пока шел этот разговор, я заметил, что Децим Брут беседует с двумя своими гладиаторами. А потом он поспешил куда-то через весь храм, и лицо его было мрачным.

— Мне доложили, что Лепид уводит свой легион с Тибрского острова, — сообщил он.

— Мы сможем сами убедиться в этом, — сказал Кассий.

Мы вышли наружу и последовали за Кассием и Децимом, обогнув огромный храм и пройдя на север. Оттуда, с мощеной возвышенной площадки, было видно на несколько миль то, что творилось на Марсовом поле и за ним. Сомнений не оставалось: легионеры шагали через мост и строились на речном берегу, рядом с городом.

Брут явно испытывал тревогу, так как непрерывно притоптывал ногой.

— Я послал гонца к Лепиду несколько часов тому назад, — сказал он, — но он не принес никакого ответа.

— Это и есть ответ, — заявил Кассий.