Империй. Люструм. Диктатор

— Брут, заклинаю тебя, заклинаю вас всех! — воскликнул Цицерон. — Спуститесь на форум и расскажите людям о том, что вы сделали и почему вы это сделали! Зажгите в них дух старой республики. Здесь Лепид поймает вас в ловушку, и Антоний захватит власть в городе.

Даже Брут оценил мудрость этого предложения, и заговорщики (или убийцы, или борцы за свободу, или освободители — относительно того, как их называть, не было единого мнения) гуськом сошли по извилистой дороге, что спускалась с вершины Капитолия, огибала храм Сатурна и вела вниз, на форум. По предложению Цицерона они оставили своих телохранителей-гладиаторов позади.

— Если мы придем одни и без оружия, то покажемся искренними, — посоветовал им Цицерон. — А в случае беды можно будет быстро отступить.

Дождь прекратился. Три или четыре сотни горожан собрались на форуме и безвольно стояли среди луж, очевидно ожидая, что здесь произойдет что-нибудь. Они увидели нас издали и двинулись к нам. Я совершенно не знал, как они себя поведут. Цезарь всегда был любимцем римских плебеев, хотя под конец даже они начали уставать от его царственных повадок, ужасаться будущим войнам и тосковать по прошлому, по выборам, когда десятки кандидатов лестью и подкупом добивались их расположения. Будут ли они рукоплескать нам или разорвут нас на куски? Но горожане не сделали ни того ни другого. Храня молчание, люди смотрели, как мы входим на форум, а потом расступились, давая нам пройти. Преторы — Брут, Кассий и Цинна — взошли на ростру, чтобы обратиться к людям, а остальные, в том числе и Цицерон, отошли в сторону, чтобы наблюдать за происходящим.

Брут говорил первым, но я помню только торжественные первые слова:

— Как мой благородный предок Юний Брут изгнал из города тирана-царя Тарквиния, так сегодня я избавил вас от тирана-диктатора Цезаря…

Остальное я забыл.

В этом и была загвоздка. Похоже, Брут несколько дней усердно трудился над речью, и, без сомнения, она смотрелась бы хорошо, как исследование порочности деспотизма. Однако (Цицерон долго пытался убедить его в этом) речь — публичное действо, а не философское рассуждение: она должна взывать скорее к чувствам, чем к интеллекту. В тот час пламенное выступление могло бы все изменить, сподвигнуть людей на защиту форума и своей свободы от солдат, собиравшихся на Марсовом поле. Но Юний пустился в поучения, на три четверти состоявшие из напоминаний о прошлом и на одну четверть — из изложения государственных установлений. Я слышал, как Цицерон, стоявший рядом со мной, что-то бормочет себе под нос. К тому же во время речи Брута его рана начала кровоточить под повязкой.

Казалось, прошли часы, прежде чем Брут закончил свою речь под рукоплескания, которые лучше всего назвать задумчивыми. Следующим говорил Кассий, и тоже неплохо: он брал уроки ораторского искусства у Цицерона в Тускуле. Но Кассий был солдатом по роду деятельности и мало жил в Риме: его уважали, но плохо знали, не говоря уже о том, чтобы любить, так что он снискал даже меньше рукоплесканий, чем Брут. Выступление же Цинны и вовсе обернулось несчастьем. Он был оратором старой школы, приверженцем напыщенности, и попытался зажечь слушателей, сорвав свою преторскую тогу и швырнув ее с ростры. Кассий объявил, что стыдится носить ее, поскольку это дар деспота. Такое лицемерие невозможно было стерпеть, и кто-то завопил:

— Вчера ты этого не говорил!

Эти слова встретили громкими одобрительными возгласами, которые побудили еще одного остряка выкрикнуть:

— Ты был ничем без Цезаря, старый пень!

Голос Цинны пропал за хором насмешек — и это означало конец собрания.

— Как есть провал, — заметил Цицерон.

— Ты же оратор! — повернулся к нему Децим Брут. — Может, скажешь что-нибудь, чтобы спасти положение?

К своему ужасу, я увидел, что он склонен согласиться. Но тут Дециму протянули новое сообщение — о том, что легион Лепида, похоже, направляется к городу. Он нетерпеливо поманил преторов, предлагая спуститься с ростры, и, призвав на помощь всю свою уверенность (а ее было немного), мы гурьбой поднялись обратно на Капитолий.

Это было так свойственно витавшему в облаках Бруту — до последнего верить, что Лепид не осмелится нарушить закон, проведя войско через священную границу и вступив с ним в Рим. В конце концов, заверил Брут Цицерона, он превосходно знает начальника конницы. И действительно, Лепид был женат на его сестре Юнии Секунде (при этом супругой Кассия была Юния Терция, сводная сестра Брута).

— Поверь мне, он патриций до мозга костей. Он не сделает ничего незаконного, — заявил Брут. — Я всегда считал, что он твердо придерживается достойного поведения и установленных правил.

Сперва казалось, что он, возможно, прав: легион, перейдя через мост и двинувшись к городским стенам, остановился на Марсовом поле и разбил лагерь примерно в полумиле от города. А потом, вскоре после того, как стемнело, мы услышали заунывные звуки военных рожков, заставивших залаять собак на огороженной стенами земле храма. Мы поспешили наружу — посмотреть, что происходит.