Империй. Люструм. Диктатор

Густая туча скрывала луну и звезды, но далекие костры разбитого легионом лагеря ярко сияли в темноте. У нас на глазах огни будто расщепились и образовали огненную змею.

— Они шагают с факелами, — сказал Кассий.

Огненная линия начала извиваться вдоль дороги, что вела к воротам Карменты, и вскоре во влажном ночном воздухе раздался слабый стук солдатских калиг. Ворота находились чуть ли не прямо под нами, но выступ скалы скрывал нас от глаз легионеров. Передовые воины Лепида обнаружили, что ворота заперты, и забарабанили в них, требуя впустить и выкликая привратника. Но тот, похоже, убежал. После этого долгое время ничего не происходило, а потом солдаты принесли таран.

Вслед за несколькими тяжелыми ударами послышались треск расщепляющегося дерева и радостные крики. Перегнувшись через парапет, мы наблюдали, как легионеры с факелами быстро проскользнули через пробоину в воротах и развернулись у подножия Капитолия, на форуме, чтобы взять под охрану главные общественные здания.

— Как думаете, они нападут нас нынче ночью? — спросил Кассий.

— Да зачем им это надо, — горько отозвался Децим, — если они могут без труда взять нас при свете дня?

Судя по гневу в его голосе, он считал ответственными за происходящее других, полагая, что оказался среди глупцов.

— Твой зять более честолюбив и дерзок, чем ты внушал мне, Брут, — сказал он.

Тот не ответил, непрестанно притоптывая ногой.

— Согласен, ночной приступ — слишком опасное дело, — заметил Долабелла. — Завтра днем — вот когда они сделают свой ход.

Цицерон подал голос:

— Вопрос заключается в следующем: действует ли Лепид в союзе с Антонием или нет. Если они заодно, наше положение явно безнадежно. Но нет, Антоний вряд ли захочет, чтобы слава истребителя убийц Цезаря досталась одному Лепиду. Боюсь, граждане, в этом наша единственная надежда.

Цицерону теперь приходилось пытать судьбу вместе с остальными: уходить было бы слишком рискованно — стояла темнота, Капитолий окружили солдаты, возможно враждебные, а в городе заправлял Антоний. Нам оставалось только устроиться на ночь.

На руку нам играло то, что на вершину Капитолия можно было добраться только четырьмя путями: по Ступеням Монеты на северо-востоке, по Сотне Ступеней на юго-западе (что мы и сделали днем) и еще с форума — либо по лестнице, либо по крутой дороге. Децим усилил караул из гладиаторов на вершине каждого пути, после чего все мы отступили в храм Юпитера.

Не могу сказать, что нам удалось отдохнуть. В храме было сыро и зябко, скамьи оказались твердыми, а память о событиях дня оставалась слишком яркой. Отблески тусклого света ламп и свечей играли на суровых лицах богов, из теней под крышей надменно смотрели вниз деревянные орлы.

Цицерон поговорил с Квинтом и Аттиком — негромко, чтобы их не подслушали. Он поражался тому, насколько непродуманными были действия убийц.

— Какое дело можно довести до конца с такой мужественной решимостью и одновременно — таким детским недомыслием?! Если бы только они поделились со мной своей тайной! Я, по крайней мере, мог бы сказать им: если вы собираетесь убить владыку ада, нет смысла оставлять в живых его подручного. И как они могли забыть про Лепида и его легион? А еще — потратить впустую целый день, не сделав никаких попыток захватить власть в государстве?

Если не сами слова, то резкое недовольство в его голосе, наверное, достигли ушей Брута и Кассия, сидевших неподалеку: я увидел, как они взглянули на Цицерона и нахмурились. Он тоже заметил это и замолчал. Оставшуюся часть ночи он сидел, прислонившись к колонне, съежившись в своей тоге, и, без сомнения, размышлял о том, что было сделано, что сделано не было и что еще можно сделать.

С рассветом стало возможно разглядеть то главное, что произошло за ночь. Лепид ввел в город около тысячи человек, и над форумом поднимался дым от костров, на которых они готовили еду. Еще около трех тысяч легионеров стояло лагерем на Марсовом поле.

Кассий, Брут и Децим созвали совет для обсуждения того, что следует сделать. Вчерашнее предложение Цицерона — устроить заседание сената на Капитолии, — очевидно, стало негодным из-за последних событий. Вместо этого решили отправить к Марку Антонию бывших консулов, не принимавших участия в убийстве, чтобы те попросили его созвать сенат своей консульской властью. Таковых было трое: Сервий Сульпиций, Клавдий Марцелл и Луций Эмилий Павел, брат Лепида. Все они вызвались идти, но Цицерон отказался присоединиться к ним, заявив, что этим троим лучше обратиться прямо к Лепиду:

— Я не доверяю Антонию. Кроме того, любое заключенное соглашение с ним вступит силу лишь тогда, когда его одобрит Лепид — тот, кому сейчас принадлежит власть. Так почему бы не повести переговоры с Лепидом, оставив Антония не у дел?

Однако верх одержал Брут, заявивший, что именно Антоний — носитель законной, пусть и не военной, власти, и в середине утра бывшие консулы двинулись в путь. Перед ними шел слуга, несший белый флаг перемирия.