Как это могло произойти, что верховный главнокомандующий не смог предотвратить пагубную для армии деятельность военного губернатора (Бобринского) и архиепископа Евлогия, назначенных Государем? В этом назначении и было все дело. Как объясняет в своих мемуарах адмирал Бубнов, в отличие от Англии и Франции, «победоносно окончивших войну», у которых «вся полнота гражданской и военной власти», как это и подобает в военных условиях, «была сосредоточена в так называемом "Военном кабинете"», в России «оба органа верховной власти: правительство в столице и верховное командование в ставке» – действовали несогласованно, и, более того, с взаимной подозрительностью. Избегая всякой конфронтации с царем, великий князь на посту главнокомандующего принял и царские назначения, хотя, по его мнению, они могли оказаться губительными для русской армии.[389]
Вскоре и сам великий князь был смещен по настоянию императрицы, исключительно ревниво относившейся кчужой популярности. Это смещение немцы посчитали своей существенной победой, что явствует из слов генерала Людендорфа в его воспоминаниях о кампании 1915 года на русском фронте: «Мы сделали новый большой шаг к разгрому России: великий князь, человек твердой воли, был сменен, и царь стал во главе армии».[390] В заключение своих воспоминаний, в главе «Причины поражения России в Первой мировой войне», Бубнов пишет: «В 1915 году император Николай II, считая, что в тяжелую годину испытаний его долг быть во главе армии, устранил от верховного командования одаренного, военно-высокообразованного, легендарно-популярного в войсках вождя, которого он не любил, и стал на его место, не имея для этого ни соответствующих способностей, ни знаний и ни того морального влияния, которое на русский народ имел великий князь Николай Николаевич».[391]Евлогий, не имевший ни опыта, ни знаний военного капелланства, был назначен на эту должность Государем, также не спросившим мнения хорошо ему знакомого и уважаемого им протопресвитера армии и флота Шавельского, которому, по словам самого Евлогия, «не нравилось нарушение единства военного управления всей занятой войсками территории. Кроме военного духовенства, он не признавал другой церковной организации в пределах фронта и ближайшего тыла».[392]
Показательна беседа Верховного главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича с архиепископом Евлогием в ставке. Великий князь, зная, что Евлогий действует по мандату самого Государя, был крайне тактичен в выражении своих опасений: «Я не очень сочувствую созданию особого управления церковными делами в Галиции, – сказал великий князь, – война – дело неверное: сегодня повернется так, завтра иначе». Присутствовавший при этом разговоре брат главнокомандующего, великий князь Петр Николаевич, попытался перевести дело с политической платформы на каноническую, надеясь на возможные канонические препятствия к поспешной деятельности русского архиепископа на вражеской территории: «Я хочу вам поставить церковно-канонический вопрос: имеет ли Синод право устраивать свое управление, пока территория еще не русская? Она ведь остается и сейчас территорией Вселенского Патриарха…» – на что владыка ответил: «По смыслу церковных канонов Церковь в своем управлении следует за государствами. Если территория уже управляется русскими гражданскими властями, то и Русская Церковь имеет право организовывать свое управление. Я не настаиваю – я исполняю лишь волю Государя…»[393]Протопресвитер армии и флота против православного «апостолата» в Галиции
Протопресвитер Шавельский, узнав из местной газетки об успехах православного «апостолата» на завоеванной территории, был так обеспокоен, что безотлагательно помчался в Ставку. Кроме того, что он нес ответственность за действия военного духовенства на фронтах и прифронтовых областях, он еще и был специалистом по вопросу об униатах, так как до войны, в 1910 году, защитил магистерскую диссертацию на тему «Последнее воссоединение униатов Белорусской епархии (1833–1839 гг.). Изучение этого воссоединения, которое часто из-за ретивости исполнителей приводило к кровавым столкновениям и вмешательству армии, причем в мирное время, диктовало особую осторожность в этом щепетильном вопросе в время войны. «Азбука военного дела, – писал он в своих воспоминаниях, – требовала принятия всех мер к успокоению, а не к возбуждению населения занятой нашими войсками неприятельской территории».[394]
Для Шавельского было совершенно очевидно то, что, по его мнению, должны были предвидеть и «апостолы» этого воссоединения, а именно, что еще может ждать их «обращенную» паству за измену в военных условиях, кроме расстрелов и виселиц. Как показали его расследования истоков этой политики, арх. Евлогий, сам человек разумный и осмотрительный, в своих действиях вдохновлялся арх. Антонием (Храповицким) и всецело руководился обер-прокурором Б. К. Саблером.[395]