Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

Вскоре стало очевидно, что экстраполяция «русского» самосознания, зародившегося исключительно в среде православных американских иммигрантов-русинов, на их собратьев в самой Австро-Венгрии оснований под собой не имела. В Старом Свете русины не рвались менять свою относительную самостоятельность в условиях либеральной монархии под эгидой католической иерархии – на статус окраинных епархий православной церкви с ее синодально-бюрократическим укладом. Это стало ясно самому Владыке Евлогию, как только первые партии арх. Евлогия униатов, оказавшись русскими православными, стали выражать свое удивление и разочарование. Увы, в новом церковном и политическом качестве они в первую очередь встретили не идеалистически настроенного царя-батюшку и прекраснодушного, мягкого архиерея, а простого урядника с присущими ему замашками. Вот и петиции новообращенных к архиепископу: «Приходят… галицийские мужики и жалуются: "Австрийцы нас угнетали, но никогда не били, а ваш уездный начальник: ах, та-ак…"». «Подобные случаи, – сетует Владыка, – к сожалению… бывали. В Галицию посылали не лучших чиновников, а сплавляли худших. В результате – пьянство, растраты, мордобой».[400]

Кроме того, как описывал этот процесс Шавельский, среди целого полка подвижников арх. Евлогия «огромный процент составляли иеромонахи Почаевской лавры, полуграмотные, невоспитанные, невежественные. И они должны были заменить обращаемым в православие униатам их прежних священников, которые почти все имели университетский диплом и блестящую практическую выучку…»[401]

Однако, по словам самого Евлогия, главную трудность представлял сам переход униатов в православие. Переходили далеко не все, да и непонятно, что в данном случае служило причиной перехода, насколько он был искренен и осознан, да и куда было девать униатского священника, если он, даже при всей своей симпатии к православию, не был готов за два дня изменить той вере, в которой родился, был воспитан и служил. Евлогий честно описывает эту драму. Так он передает одну из жалоб такого отстраненного от служения униатского священника, которого тут же и потеснили православные, из всего его церковного дома оставившие ему одну комнату: «Священник встретил меня вежливо, но со слезами на глазах жаловался на науськивание против него бывших его прихожан..: «Я бы и сам хотел в православие, – сказал он, – но нельзя же так… сразу, надо же подумать.[402] Наконец, откуда было взять в военное время православного священника, который был бы знаком с местными обычаями и был бы «свой» для своей новой, в бывшем униатской паствы. Галицкий народ, ставший перед неожиданным выбором, метался взад и вперед. О кошмаре принятия решения в результате баллотировки, сколько же из униатов хочет стать православными, говорит честное описание самого владыки: «Стали мы с генерал-губернатором вырабатывать условия, какими следовало руководствоваться при назначении священников в присоединившиеся приходы. Было решено удовлетворять просьбы при наличии 75 процентов присоединившихся. Но тут возник вопрос: как в военное время процентное отношение устанавливать? Генерал-губернатор заявил, что этим будет ведать специальная комиссия из его чиновников – уездных начальников и др…И вот комиссия принялась за дело. В село выезжали власти в сопровождении жандармов и приступали к баллотировке. Населению раздавали горошинки, которые должны были играть роль баллотировочных записок. (Народ в массе был безграмотный. – о. М. А.-М.). Тотчас же возникали недоразумения. Бабы горошинки теряли, в ожидании своей очереди их сгрызали; случалось, что самый факт баллотировки горохом вызывал протест: "Как можно на горохе мою веру ставить!", "Мы хотим батюшку, а они с горохом пристают…". И некоторые недовольные и оскорбленные этой административной процедурой галичане приходили ко мне жаловаться, плакались, когда "по гороху" оставались в меньшинстве. Если было трудно установить, сколько крестьян тяготеет к православию, то не менее трудно было решить вопрос, кому отдавать бывший приходской униатский храм, если село перешло в православие».[403]