Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

Франц Иосиф, процарствовавший 68 лет (1848–1916), союзничал с четырьмя русскими царями. Он лично помнил те времена, когда Россия посылала ему свои войска, чтобы помочь расправиться с восставшими венграми и вернуть былую стабильность. Его государственный и жизненный опыт, сформировавшийся еще в годы Священного Тройственного союза (трех императоров) против европейских революций, приучил его видеть в России и в доме Романовых ту же устойчивую консервативную стабильность, которую он поддерживал и в своей империи. Конфликты, дипломатические стычки из-за, скажем, Сербии или Балканского союза, включая и демонстрацию силы, он видел как неизбежные соседские выяснения отношений, которые в принципе не могут перейти в войну. Не очень-то верил он в то, что Россия станет реально воевать из-за Сербии, равно как и из-за Галиции. Оба повода казались ему достаточно второстепенными по сравнению с тем, что, кроме общего герба, за все долгие годы его личного царствования объединяло Габсбургов с Романовыми. Думается, что он до самого начала войны не верил в ее возможность и посчитал подлинными виновниками этой войны именно русинов, которые на его памяти были столь преданы империи в ходе всего его царствия, а в последние несколько лет вдруг, без какой-либо видимой причины, переметнулись на сторону России, которая по-хозяйски начала устраивать свои губернии по организации русинов на его коронной земле.

Отпуская выживших узников Талергофа, преемник Франца Иосифа Карл I в своем рескрипте писал: «Все арестованные русские не виновны, но были арестованы, чтобы не стать ими».[417]На самом деле у русинов перед Австрией не было никакой сознательной вины. Единственная их вина заключалась в том, что они оказались пешками в противостоянии двух соседствующих империй, граница которых проходила по их территории. Веками жили они в своих униатских приходах, считая себя при этом «руськими и православными». В предвоенные годы часть этого населения, причем незначительная, была соблазнена безответственной риторикой слабо информированной и малочисленной своей собственной прорусской интеллигенции, американскими собратьями, уже прочно забывшими Европу и ее страсти, и особенно российскими панславянскими салонами вроде Русско-Галицкого петербургского общества. Но русины стали жертвой исторического недоразумения, жертвой того идеологического конструкта, в котором виновными были другие стороны, принимавшие, все без исключения, желаемое – или же якобы угрожающее – за действительное.

Талергофом дело не ограничилось. Один из наиболее ярких лидеров русского движения этого периода, депутат венского парламента и львовского сейма Д. А. Марков отбывал заключение в «Чертовой башне», страшной венской тюрьме, по обвинению в государственной измене. Его судили на Первом венском политическом процессе вместе с другими шестью русинскими деятелями, из которых еще один был депутат венского парламента Б. М. Курылович, другой – адвокат И. Н. Драгомирецкий, журналист, корреспондент «Нового времени».[418] Хотя в мирное время их деятельность носила вполне легальный характер, с началом войны она была признана государственной изменой за употребление русского языка. Все семеро были приговорены к смертной казни через повешение. Царь Николай, вероятно чувствовавший свою ответственность за то положение, в которое попали русины и особенно русинская прорусски настроенная интеллигенция, постарался спасти их. Через испанского короля Альфонса XIII ему удалось добиться замены смертной казни на пожизненное заключение.[419]

Концентрационный лагерь Талергоф стал не просто местом мучений тысяч русских галичан, но символом «галицко-русской Голгофы». Однако участь оставшихся на свободе была не намного лучше. Наступательная операция австро-германских войск в мае-июне 1915 г. – так называемый Горлицкий прорыв – вынудила русские войска оставить Галичину. Ужас от перспективы ухода русских войск и возврата австрийского владычества охватил тысячи галичан. Началось бегство в Россию. Коренные галицийские жители выезжали массами. Рассказывая в своих воспоминаниях о генерале Сергее Леонидовиче Маркове, А. Деникин пишет: «Помню дни тяжкого отступления из Галичины, когда за войсками стихийно двигалась, сжигая свои дома и деревни, обезумевшая толпа народа с женщинами, детьми, скотом и скарбом… Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого скопилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев».[420]

В своих воспоминаниях Шавельский пишет: «Бежало и много воссоединенных. Говорили, что будто бы до 80 тысяч галичан после этого разбрелись по Волыни, Дону и другим местам. Рассказывали также, что до 40 тысяч из оставшихся на месте погибли на виселицах и от расстрелов».[421]

Повторная галицсйская попытка