Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

«Чапаев» – это веха в национализации Гражданской войны. В фильме в Красной армии воюют одни русские мужики, при этом изнуренные тремя годами Мировой войны и мечтающие вернуться домой. За что же они воюют? На этот заданный Фурмановым вопрос Чапаев отвечает: «За интернационал», не будучи сам даже способен отличить второй от третьего. Очевидно, что этот «интернационал» в фильме – археологический артефакт погребенной и тщательно засыпаемой истории. За «интернационал» могли воевать и воевали лишь «интернациональные» войска, в нашем случае немецкие и австро-венгерские военнопленные, участие которых в Гражданской войне, казалось бы, тщательно заретушировано в картине. Причем мы говорим не об «историческом» Чапаеве, который воевал против Чехословацкого корпуса и среди своих безусловных военных подвигов подавлял крестьянские восстания, не о том Чапаеве, которого похоронили венгры и о подробностях смерти которого один из участников битвы написал дочери Чапаева в 1962 году из Венгрии, – а о «Чапаеве» сталинской мифологии Гражданской войны.

Русины в русской Гражданской войне

Среди освобожденных австро-венгерских военнопленных было и значительное число русинов. О них сохранилось ценное свидетельство писателя В. Короленко:

«В памятные дни, когда после наступления на Карпаты наша армия вынуждена была, за недостатком снарядов, отступать, отбиваясь чуть не голыми руками от наседавших австрийцев, за нею хлынули в наши пределы массы галичан, и Россия увидела у себя эту "зарубежную Русь", а "Русь" увидела Россию. Какой огромный фактор для знакомства и сближения! И невольно приходит в голову: что выйдет из этого нового явления?

Разумеется, главный контингент этих наших «соплеменников враждебного подданства» составляли пленные. В наших газетах писали, что эти «русины сдавались довольно охотно нашим войскам». Я не знаю, насколько это соответствует действительности, но их положение в качестве пленных является, по-видимому, довольно благоприятным. В местности, где я живу, есть много этих пленных на сельских работах, а в Полтаве по улицам нередко встретишь людей в австрийских рогатых шапках и голубовато-серых шинелях на козлах извозчичьих пролеток. Вообще эта часть наших недавных противников внедрилась у нас легко и принята средой радушно. И если кое-где возникают неудовольствие и жалобы, если кое-где наши землевладельцы и "хозяева" разного типа стараются порой использовать исключительное положение этих рабочих к своей выгоде, то это показывает лишь, что они относятся к "австриякам" именно, как к своим соотечественникам, с которых порой же не прочь содрать "родную" шкурку. В общем же все идет довольно просто и благополучно, не только на Украине, где речь буковинцев понятна, как своя, но и в Саратовской губернии, например, где, как мне пишут местные жители, "австрияки всюду приняты в деревнях, как приятели".

– Совсем наш народ, – говорил мне один местный житель. – Ну, царь у них другой. Послал воевать, – ничего не поделаешь. Тоже присяга…

Хотя это прямо нигде не говорится, но, судя по всему, в Ростове-на-Дону собралась преимущественно эта часть галицийских выселенцев. Они примыкают к г-ну Дудыкевичу, считают себя "русскими" и вели борьбу не столько, кажется, с австрийским влиянием, сколько с галицким украинством. Впрочем, значительное место среди них занимают крестьяне, едва ли особенно сознательно проводившие какую бы то ни было политику. Эти, скорее, шли не столько за гражданским знаменем Дудыкевича, сколько за миссионерством еп. Евлогия. Это униаты, прихожане церквей, из которых перед нашим наступлением ушли, или были удалены, униатские священники. Как известно из газет, по постановлению Синода к таким униатским священникам было применено апостольское правило, по которому священники, покинувшие паству, лишались своего пастырского звания. На их места назначились русские или местные священники, отрекшиеся от унии. Когда вернулись австрийцы, то и эти священники, понятно, в свою очередь покинули паству, а за ними пришлось последовать иным прихожанам. Вот таким образом они очутились в России, где попали под опеку г-на Дудыкевича».[432]