Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Весной 1931 года музейные сотрудники, активисты политпросвета и партийные представители из Москвы и с Украины посетили новую украинскую экспозицию и раскритиковали ее. Гости с Украины пожаловались, что экспозиция создает впечатление, будто «на Украине нового быта еще нет». Они порекомендовали отделу лучше поработать над демонстрацией перехода украинского села к социализму[796]. Московские гости высказались аналогично и тоже раскритиковали организационную структуру экспозиции. Они намекнули на украинский национализм Крыжановского и его коллег и поставили вопрос, почему в экспозиции так слабо представлены национальные меньшинства Украины (евреи, болгары, греки и другие народы), «без которых нельзя правильно показать УССР». Московские музейные сотрудники также усомнились, что этнографы – организаторы экспозиции понимают основы марксизма-ленинизма. Они заявили, что недостаточно показать «кулаков, середняков и бедняков», нарядив манекены в костюмы. Эти группы должны быть показаны в труде, «в характерных производственных моментах». Посетители (и методическая партийная ячейка) потребовали, чтобы отдел поменял экспозицию[797].

Эта критика украинской экспозиции была такой резкой, потому что происходила на фоне кампании против «спецов» в этнографическом отделе и в других культурных учреждениях по всему Советскому Союзу. Атака на бывших имперских этнографов пошла полным ходом с лета 1929 года, когда специальная государственная комиссия приступила к проверке Академии наук (см. главу 3)[798]. Эта комиссия подвергла этнографов Академии наук – многие из которых работали также в этнографическом отделе – «социалистической критике». Обострение идеологической борьбы еще сильнее политизировало диалог между этнографами и активистами политпросвета внутри этнографического отдела. Активисты считали: если этнографические экспозиции не в состоянии показать прогресс, достигнутый при советской власти, то это потому, что большинство этнографов отдела учились при старом режиме и не сочувствуют революционной повестке[799]. В 1930 году Руденко сняли с должности главы отдела, а на его место назначили члена партии (тюрколога Н. Г. Таланова)[800]. В апреле 1931 года отдел начал кампанию против «руденковщины» и «золотарёвщины» в музее. Партийная ячейка заклеймила Руденко, Золотарёва и их последователей как апологетов «колониальной политики», позаимствовавших у западноевропейской этнографии все разновидности буржуазной музейной методологии – эволюционизм, географизм, теорию культурных кругов и расовую теорию – с целью затушевать прогресс народов СССР[801]. В следующие два года кадры этнографического отдела значительно обновились: многие бывшие имперские этнографы подверглись обвинениям и увольнениям. К 1933 году более половины этнографов отдела были заменены другими[802].

ИЗ ПОСЕТИТЕЛЕЙ В АКТИВИСТЫ

В этой атмосфере идеологической борьбы изменилась роль посетителя музея: теперь это был не зритель, а активист. В 1929 году отдел политпросвета ЛОНО разместил во многих залах музея «книги отзывов» для комментариев со стороны посетителей, чтобы следить за успехами этнографического отдела. Посетители всех возрастов и социальных групп (школьники, рабочие, красноармейцы, педагоги и др.) записывали свои отзывы о музейной экспозиции и предложения о том, как музей мог бы «исправить» экспозицию или улучшить впечатление от его посещения[803]. Эти книги отзывов играли две важные роли. Во-первых, они были значимым инструментом контроля и слежки. Отдел политпросвета и методическая партийная ячейка создали специальный комитет для изучения этих книг, чтобы определить, усваивает ли публика официальный нарратив о советских социалистических преобразованиях[804]. Во-вторых, они были значимым инструментом «социалистической критики». С 1931 года методическая партийная ячейка использовала книги отзывов – например, зачитывая отрывки из них на совещаниях – для подкрепления своей критики в адрес этнографов отдела. Таким образом, обычные посетители музея не только изучали советский преобразовательный эксперимент, но и (сознательно или нет) участвовали в «революционной борьбе» в стенах отдела.