В тот период «великого перелома» идеи Тайлора сплелись не только с ленинской верой в то, что индивиды могут влиять на исторический процесс, но и со сталинской идеей, что «внутренние враги» пытаются подточить дело революции. «Пережитками» были не только старые формы верований и культур, тормозившие «социалистическое строительство». «Пережитками» были и люди, которые оставались носителями этих верований и культур, и классовые враги, которые манипулировали этими людьми в своих интересах[843]
. Саяно-алтайская экспозиция показывала две основные группы «живых пережитков». К первой принадлежали бывшие «колониальные народы», которые по-прежнему сохраняли «остатки» прошлых эпох в своем быту и сознании и поддерживали «древние феодальные и родовые общественные отношения». Вторая и более опасная группа состояла из классовых врагов – священников, шаманов, кулаков и мулл, – тайно занимавшихся саботажем революции[844]. По мнению этнографов, первая группа развивалась в новых советских условиях медленнее, чем ожидалось, из‐за сохранявшегося негативного влияния второй группы. Как только классовые враги будут уничтожены (посредством классовой борьбы), все бывшие колониальные народы вновь встанут на путь к коммунизму[845].Работа над саяно-алтайской экспозицией, как и полевые исследования, проходила в сотрудничестве между «старыми» и «новыми» этнографами. По словам нового главы этнографического отдела (Таланова), эти совместные труды «дали возможность старикам методологически перевооружаться», овладевая марксистско-ленинским методом, а молодежи «овладевать музейным делом»[846]
. (Для помощи в таком переобучении отдел политпросвета ЛОНО и этнографический отдел в тот период проводили специальные семинары по историческому материализму для этнографов музея[847].) Отдел работал над этой экспозицией больше двух лет, в течение которых активисты политпросвета, этнографы из других учреждений и посетители музея высказывали свою «социалистическую критику». Серьезно обсуждался вопрос, не ликвидировать ли секцию о шаманизме, но в конце концов отдел решил оставить ее как средство антирелигиозного просвещения[848]. Немало обсуждали и вопрос, как отразить «роль и значение Саяно-Алтайской области» с ее охотниками и скотоводами для общей хозяйственной жизни Советского Союза[849]. В конце концов было решено показать коллективизацию в сфере этих профессий. Первые отзывы на экспозицию были неоднозначными, однако к 1934 году она завоевала успех и послужила образцом для реконструкции залов, посвященных Средней Азии[850].Саяно-алтайская экспозиция закрепила новую роль за советским этнографическим музеем – роль сцены для представления мистерии о добре и зле. В этой мистерии посетителям музея отводилась новая, более активная роль. Посетитель не только перемещался по музею и знакомился с его народами, будь то в случайном порядке или соответственно уровню развития их культуры. Не совершал он и прямолинейного перехода от дореволюционного прошлого к советскому настоящему. Посетитель отправлялся в «эволюционное» путешествие по стадиям марксистской исторической шкалы. По дороге он изучал различия между феодальными, колониально-капиталистическими и советскими социальными структурами, хозяйственными практиками и культурами, а также узнавал, что советский режим столкнулся с немалыми трудностями и до сих пор борется с ними. Сделав «пережитки» главной темой экспозиций, их создатели объясняли, что враги из феодальной и капиталистической эпох все еще существуют, их множество и они активно борются против прогрессивных сил[851]
. Познакомившись в музее с кулаками, муллами и другими классовыми врагами, посетитель был готов идентифицировать их по одежде, культуре и практикам вне стен музея – и участвовать в кампаниях по искоренению этих врагов. Примечательно, что музей даже давал возможность посетителям заняться практическим активизмом в деревне: рекрутировал как русских, так и нерусских на вспомогательную работу в экспедициях этнографического отдела, посвященных изучению и преобразованию нерусских регионов[852].ПРОБЛЕМА РАЗВИТЫХ НАРОДНОСТЕЙ