Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Именно в таком контексте советские лидеры призвали этнографов и антропологов не только дать информацию о населении, но и доказать, что все народности Советского Союза способны участвовать в социалистическом строительстве. На фоне разрухи в сельской местности советский режим особенно болезненно воспринимал заявления немецких антропологов, что социализм «никогда не будет построен при расовом качестве современного человека»[930]. Кроме того, советские руководители рассчитывали, что новые антрополого-этнографические исследования послужат оружием против «великорусского шовинизма» в Советском Союзе и подорвут распространенное «среди широкой публики, а также советских работников и даже в литературе» «представление о том, что туземное население, даже поставленное в благоприятные экономические и социальные условия, не может достигнуть того уровня физического развития и трудовых ресурсов, какими обладает русское население»[931].

С 1929 по 1932 год, в разгар сталинской «революции сверху», советский режим устанавливал контроль над учеными и требовал, чтобы все науки основывались на марксистско-ленинских (научно-социалистических) принципах. В эти годы важные научные учреждения, включая Академию наук, были реорганизованы и наука в целом была переориентирована на прикладные задачи[932]. В 1930 году КЕПС и две другие структуры (Комиссия экспедиционных исследований и Особый комитет по исследованию союзных и автономных республик) были объединены в новое учреждение Академии наук: Совет по изучению производительных сил СССР (СОПС). Он считался планирующим органом национального значения, нацеленным на улучшение координации научных исследований с задачами пятилеток[933]. Совместно с Госпланом и госплановским Бюро по изучению производительных сил СОПС организовывал комплексные экспедиции (включавшие географические, геологические, антропологические и другие отряды), направленные на продвижение кампаний коллективизации и индустриализации[934]. Повестка СОПС основывалась на немецкой модели прикладной науки, укоренившейся в Советском Союзе в 1920‐х годах. Но это представление о прикладной науке теперь восхвалялось как отличительно «советское» и специально приспособленное к уникальным особенностям советского централизованного экономического планирования.

Именно в эти годы, когда советские руководители стремились «построить социализм в одной стране», границы между Советским Союзом и Западом начали закрываться. Партия изолировала, шельмовала и иногда арестовывала многих видных советских ученых за некритическое заимствование «буржуазных идей» и «псевдонаучных теорий». Она призывала к самокритике и требовала неусыпной идеологической бдительности[935]. В этой напряженной политической обстановке советско-немецкое научное сотрудничество начало распадаться, хотя не настолько быстро и не в такой полной мере, как можно было ожидать. Обе стороны много вложили в это сотрудничество: советские администраторы и эксперты не хотели возвращать дорогое научное оборудование, купленное Лабораторией расовых исследований, а немецкие эксперты стремились завершить свои исследовательские программы. Кроме того, и советское, и немецкое правительства признавали важность научных связей для поддержания открытости дипломатических каналов. Несколько лет советские руководители терпели присутствие немецких патологов и других экспертов в Советском Союзе, а правительство Германии продолжало финансировать этот институт[936].

Тем временем советский режим призвал антропологов и этнографов из Академии наук в Ленинграде объявить научную войну биологическому детерминизму. Эту задачу возложили в основном на Институт по изучению народов СССР (ИПИН), преемник КИПС. В нем работали по большей части этнографы из КИПС и их бывшие ученики. Директор ИПИН Марр заслужил репутацию «марксистского мыслителя» своими лингвистическими теориями (согласно которым «язык и мышление есть надстроечные феномены, чья эволюция отражает эволюцию экономического базиса»), а также неистовой критикой западноевропейских ученых, связывавших культуру с расой[937]. ИПИН продолжал большую часть трудов КИПС, но также осваивал новые области, ориентируя свои исследования в основном на «пропаганду социалистического строительства» в национальных республиках и областях[938]. Например, Группа по изучению национального состава и этногенетических процессов ИПИН изучала процесс консолидации родов и племен в народности и национальности и обеспечивала Наркомат земледелия новыми подробными этнографическими картами сельских регионов для облегчения организации национальных колхозов[939].