Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

После 1931 года все этнографы ИПИН вступили в борьбу против «фашистских расовых теорий», а возглавили эту атаку две группы: одна – докапиталистических отношений и соцстроительства, другая – «Человек как производительная сила». Обе эти группы взялись доказать, что развитие человека определяется не расовым типом, а экономическими и социальными условиями. Группа «Человек как производительная сила» в сотрудничестве с Госпланом и СОПС оценивала население как производительную силу и изучала возможность его «рационального применения» в хозяйственном производстве. Она проводила этнографические, медицинские и антропологические исследования по всему Советскому Союзу, изучая соотношение между «социально-экономическими условиями» и «биологическими особенностями» разных народностей, а также оценивая влияние этого соотношения на «характеристики местного населения как запаса трудовых ресурсов». Антропологи группы делали антропометрические измерения, определяли группы крови и проводили трудовые эксперименты, оценивая физиологические функции людей из разных народностей и классов до и после работы. Этнографы группы изучали структуры родства, быт, местную организацию труда и соотношение между трудом и самосознанием (классовым и национальным). И этнографы, и антропологи стремились доказать, что все народности СССР «способны» и что переход к новым коллективным и механизированным формам труда приведет к позитивным изменениям в конституциональном облике населения[940].

С 1930 по 1933 год, во время первой и второй пятилеток, этот отдел ИПИН направлял свои отряды на заводы, строительные площадки и в колхозы всего Советского Союза (часто в связи с более масштабными экспедициями СОПС), чтобы исследовать группы населения, переживающие крупные хозяйственные перемены. Один из первых таких отрядов по изучению «человека» отправился в 1930 году на Крайний Север в связи с экспедицией СОПС по исследованию потенциала разработки апатитов в Хибинских горах. Этот отряд возглавлял этнограф Давид Золотарёв, изучавший лопарей (лапландцев), карел и русских в районе озера Имандра[941]. По завершении работы антропологи отряда определили все три группы как «способные», но этнографы сообщили об отсутствии реальных свидетельств «перелома от старого к новому». Они написали, что в регионе царят традиционные порядки и, в частности, лопари демонстрируют «совершенно механическое участие в социалистическом строительстве и непонимание его». Старые обычаи и практики настолько укоренились, что «не используется… в плановом порядке местное, коренное население края как производительная сила». Например, лопари рыбачат только для себя и отказываются вступать в кооперативы, которые могли бы обеспечить продовольствием весь регион. Экспедиция к лопарям послужила образцом для последующих экспедиций[942]. Однако после 1931 года, когда Золотарёв и другие попали под огонь критики за неприменение «классового подхода» в своих исследованиях, этнографы ИПИН стали обвинять «местных кулаков» и других «классовых врагов» в торможении развития «отсталых» народностей вроде лопарей[943].

Группа докапиталистических отношений, со своей стороны, приняла за отправную точку ту идею, что «отсталость» есть результат неравномерного исторического развития. Она изучала местный быт, собирала фольклор и стремилась доказать, что культура – это не выражение врожденных расовых признаков (как утверждали немецкие антропологи), а часть «надстройки» и будет эволюционировать благодаря тому, что население усвоит новые коллективные формы хозяйства. Некоторые этнографы из этой группы приняли непосредственное участие в ускорении «социалистической реконструкции быта» в национальных республиках и областях – например, занимаясь культурно-просветительской работой среди женщин и создавая алфавиты для «неразвитых» народностей[944]. Внутри этой группы также была Колхозная подгруппа, которая изучала колхозное строительство и содействовала ему. Летом 1930 года Колхозная подгруппа изучала земледельческие, лесные, скотоводческие, хлопководческие и другие колхозы в Ленинградской области, Белоруссии, в кавказских и среднеазиатских республиках[945]. С помощью анкеты, составленной этнографом Дмитрием Зелениным, она собирала общую информацию о каждом колхозе, уделяя особое внимание структурам родства, положению женщин и «борьбе» нового быта против старого[946].