Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Один самоидентифицированный украинец, В. С. Шунейко, зарегистрированный в паспорте против своей воли как литовец, в письме Калинину от 1939 года затронул вопросы языка, гражданства, религии и национального самосознания. Шунейко рассказал, что родился в Киеве в 1913 году и с 1914 года жил в Одессе. Его мать родилась в Курляндии (бывшей прибалтийской губернии), а отец – в Минске. Шунейко настаивал, что не знает литовского языка и считает родным языком русский. Также он утверждал, что не имеет близких родственников за границей и «никто из [его] родителей, дедов и т. д.» никогда не имел иностранного гражданства. Стараясь ничего не скрывать, он упомянул, что у него есть дальняя родственница «в местечке Шавил (Литва)», но затем пояснил: ни у него самого, ни у кого-либо из его родни «связи с ней нет». Сложнее было с религией. По признанию Шунейко, он и его родители раньше были религиозными, он был крещен в римско-католическую веру – и теперь предполагал, что только из‐за этого его записали литовцем. Но он настаивал, что не может отвечать за решения своих родителей и его учили, что национальность нельзя определять по вероисповеданию. Чтобы доказать свою преданность Советскому Союзу, Шунейко изложил по годам свою биографию металлурга-стахановца, комсомольского вожака и работника политического просвещения. В конце письма он заверял: «Я родился на Украине, гражданин Советского Союза, абсолютно всем обязан Советской власти». Затем он спрашивал: «Могу ли я считать себя украинцем по национальности?»[1121]

В письме Калинину от 1938 года С. М. Лозовский из Ленинграда оспаривал новые паспортные директивы, используя свое знание советской конституции и советских переписей. Лозовский писал: «Насколько я понимаю и согласно Советского Гражданского права [sic], каждый гражданин Советского подданства имеет право избрать любую ему национальность, или по матери, или по отцу». Затем он отмечал, что в «фильме, посвященном переписи населения» подчеркивается право граждан на национальную самоидентификацию и показано, что родители «по соглашению между собою» определяют национальность своего ребенка. Новые паспортные директивы серьезно тревожили Лозовского, чей отец был белорусом, а мать – полькой[1122]. Лозовский писал, что «до 22 лет считался белорусом». Но согласно паспортным директивам национальность его матери тоже следовало указать в паспорте. Лозовский рассказывал, что «с этим давно волнующим вопросом пришлось обращаться к многим политработникам как к людям более сведущим по этому вопросу», однако «все политработники истолковывали этот вопрос по-разному». Лозовский отмечал, что новые директивы – которые были введены «именно в период замены комсомольских билетов» – могут иметь для него серьезные последствия. Он опасался, и не без основания, что его как «официального» представителя одной из диаспорных национальностей могут исключить из комсомола[1123].

Александра Мельник из Одессы, самоидентифицированная русская, которую, вопреки ее воле, зарегистрировали как польку, в 1939 году послала письмо Калинину с подробным рассказом о своем общении с советскими паспортными органами. Мельник начала письмо с автобиографии. Она сообщала, что родилась в 1885 году в Польше, в городе Сандомире, но провела большую часть жизни в Одессе; ее родители были русскими и во время «империалистической войны» (Первой мировой) вернулись в Одессу, где родился и вырос ее отец. Мельник объясняла, что у нее нет свидетельства о рождении, а потому, когда в 1938 году она пришла получать паспорт, регистратор определил ее национальность на основе информации из дореволюционного реестра домовладений. По ее словам, в этом реестре «национальность не указывалась» и регистраторы «решили, что, раз я родилась в Польше, поставить национальность „полька“». Мельник вспоминала, как после получения паспорта протестовала: «Я русская, а не полька». Но чиновники сказали, «что это безразлично». Мельник понимала, что это не «безразлично», и, желая «восстановить свою национальность», направляла прошения в областной совет, областной паспортный отдел, Наркомат юстиции, прокуратуру, районный суд и районный паспортный отдел – все безрезультатно. В конце письма она подчеркнула, что является русской и по происхождению, и по культуре («в старое религиозное» время она и ее родственники ходили в «русскую церковь»), и затем добавила: «Есть еще сестра у меня, родная, старше меня, русская, как же я могу быть полька?»[1124]