Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

В апреле 1940 года этот новый список национальностей опубликовали в «Правде». Важно, что в правдинской версии советские национальности не отделялись от диаспорных, а все 49 народов перечислялись в порядке общей численности[1137]. Этим данная версия отличалась от посланной в партийные и государственные учреждения. Тем временем во внутренних документах Бюро переписи отмечало, что еще не закончило обработку данных по народам Крайнего Севера и что окончательный, полный список национальностей будет представлен в ближайшем будущем[1138]. В окончательном списке «наиболее многочисленных национальностей» (не предназначенном к публикации) было 57 народов: 49 из правдинского списка плюс цыгане, вепсы, уйгуры, ногайцы, буряты, якуты, талыши и составная группа «народов Севера» (включавшая 26 народов, в том числе селькупов, эвенков и эвенов)[1139]. Бюро переписи рассматривало слияние народов как линейно развивающийся процесс. Но группа московских этнографов – тех самых, что прежде рекомендовали исключить национальные меньшинства из основного списка, – высказала некоторые сомнения. В частности, эти этнографы указали, что слияние «малых народностей», совершенно различных по происхождению и культуре, в составные группы типа «народов Севера» «недопустимо с точки зрения советской национальной политики» и не улучшает, а ухудшает ситуацию с национальными правами[1140].

Не только эти московские этнографы ставили под вопрос последствия слияния народов. Люди по всему Советскому Союзу воспринимали присоединение их народности к какой-либо национальности или понижение до ранга этнографической группы с недоумением и тревогой. Свои опасения они выражали в письмах в советские учреждения и к советским руководителям. Например, «гражданин Тимофеев, Михаил Леонтьевич, г[ород] Ленинград» в письме в Совет Национальностей от сентября 1939 года объяснял, что из‐за перемен в советской политике народы Ленинградской области уже не знают, какие из местных названий (ижорцы, чухари, ингерманландцы, карелы и т. д.) соответствуют официальным национальностям. Он объяснял, что жители области, говорящие на смеси финского и эстонского, не знают, «к какой национальности или народности себя причислять». В частности, он и его соседи хотели знать, признаны ли советской властью «ижорцы» как официальная национальность[1141]. Тимофеев был вправе ставить вопрос о статусе ижорцев, которые были включены в список национальностей для переписи 1937 года, понижены до ранга этнографической группы в черновом списке для переписи 1939 года, включены как народность в список «наций, национальных групп и народностей» от января 1939‐го и затем исключены из списка главных национальностей Советского Союза от 1940 года в его неопубликованной и опубликованной редакциях.

Некоторые другие авторы писем, воспринимавшие слияние национальностей как данность, пытались манипулировать им в своих интересах. Судя по письму группы самоидентифицированных «мазуров» из Западной Украины от февраля 1939 года, народы, лишенные официального статуса, понимали потенциальную выгоду от слияния с одной из советских социалистических наций. Мазуров никогда не включали в официальные списки национальностей; с конца имперской эпохи они считались подгруппой немцев или поляков. В конце 1930‐х годов в Советском Союзе мазуров преследовали за их связь с этими иностранными нациями. Чтобы покончить с этими преследованиями, мазуры – авторы письма просили «дорогого товарища Сталина» «установить нашу маленькую нацию или, если невозможно, то причислить нас к одной из [недиаспорных] национальностей нашего великого Советского Союза». По их объяснениям, мазур «никогда не был ни немцем, ни поляком» и сохранил свой родной мазурский язык. Кроме того, они настаивали, что отношения между мазурами и немцами давно враждебны и что мазуры, живущие при нацистах, страдают от национальных гонений[1142].

Пока Бюро переписи готовило к публикации свой окончательный список национальностей, на высшем уровне продолжались дискуссии о праве советских граждан оспаривать неверную регистрацию их национальности. В январе 1940 года – после того как НКВД завершил свои национальные операции на окраинах – Архипов направил в Президиум Верховного Совета мнение юридического отдела по этому вопросу. Как указывал Архипов, «на основании ст[атьи] 123 Конституции СССР» практика заполнения графы «национальность» в паспортах и других документах на основе национальности родителей получателя «не соответствует требованиям законности»[1143]. Окончательное решение Верховного Совета по этому вопросу (если оно было принято) в архивах не сохранилось. Паспортные директивы НКВД от 1938 года, похоже, оставались в силе на протяжении Второй мировой войны, хотя официальное паспортное законодательство по-прежнему утверждало, что лицо имеет право на национальную самоидентификацию.