Читаем Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза полностью

Важно отметить, что Верховный Совет между апрелем и сентябрем 1940 года все-таки обновил другие пункты своего паспортного законодательства. Причиной тому была советская оккупация и аннексия Восточной Польши и балтийских стран – Латвии, Литвы и Эстонии[1144]. Обновленный закон распространял паспортную систему на все оккупированные территории, объявив их режимными зонами. Подтвердив разграничение между советскими и диаспорными народами, закон упростил выдачу советского гражданства русским, украинцам и белорусам в сравнении с поляками, латышами, литовцами, эстонцами и другими представителями «иностранных» национальностей. Но закон не уточнял, каким образом регистратор должен определять национальную идентичность получателя паспорта[1145].

После вторжения в июне 1941 года немецких войск в Советский Союз,НКВД был еще более заинтересован в соблюдении своих паспортных директив 1938 года, касающихся иностранных национальностей. Лишь в послевоенный период советское паспортное законодательство изменилось и стало требовать, чтобы каждому лицу, получающему паспорт в первый раз, записывалась национальность одного из его родителей[1146]. Это новое законодательство институционализировало связь с родителями, но и давало выбор: человек, у которого один из родителей принадлежал к «подозрительной» национальности, а другой – к «советской», мог выбрать национальность последнего. Эти новые правила позволяли детям от смешанных браков дистанцироваться от «подозрительных» родителей и подтвердить свою принадлежность к советскому народу.

В послевоенную эпоху советский режим расширил применение паспорта для полицейского контроля над населением. Разграничение режимных и нережимных зон исчезло – паспортная система распространилась на весь Советский Союз. Многие советские граждане воспринимали это как перемену к лучшему. До войны крестьяне, жившие в сельской местности СССР (в нережимных зонах), не имели паспортов, а потому им не разрешалось приезжать в города и другие режимные зоны или проезжать через них. Теперь крестьяне подчинялись тем же правилам, что и остальные граждане. Но расширение паспортной системы давало НКВД (с 1946 года – МВД) механизм контроля над всем населением и укрепляло советское полицейское государство. Сразу после войны режим не прекратил охоту на врагов, а, напротив, призвал к повышенной бдительности: власти беспокоило то, что во время войны население подверглось западному влиянию. В последние годы сталинского правления по всему СССР прошла жестокая кампания по искоренению этого влияния.

Поскольку советский режим интересовался «сознанием» жителей, а не их врожденными биологическими признаками, список советских национальностей продолжал пересматриваться. Это давало некоторым группам надежду на «реабилитацию», а другие держало в страхе перед будущими преследованиями. Во время и после Второй мировой войны список советских национальностей претерпел несколько важных изменений. Вскоре после инкорпорации Балтийского региона в Советский Союз литовцы, латыши и эстонцы получили свои собственные официальные советские национальные культуры и поощрялись к советизации[1147]. В то же время ряд советских социалистических наций потеряли свой привилегированный статус. Советский режим обвинил чеченцев, ингушей, балкарцев и несколько других народов в сотрудничестве с немецкими оккупационными силами и включил в список «враждебных» народов. В этот список вошли «иностранные» и иные «ненадежные» народы, во время войны обвиненные в антисоветской деятельности. Советское правительство уничтожило их этнотерриториальные единицы; НКВД депортировал их население в Среднюю Азию и Сибирь и предпринял дополнительные меры для ликвидации культур, языков и историй этих национальностей[1148].


В конце 1930‐х годов, перед лицом двойной идеологической и геополитической угрозы, советский режим применил сочетание этнографического знания и террора для ускорения революции и консолидации Советского государства. Он заставлял этнографов и других экспертов доказывать правильность советского представления об историческом развитии и в то же время опирался на НКВД в деле защиты стратегически важных регионов от «ненадежных элементов» – в частности, с помощью паспортов. Перепись и паспортная система, две культурные технологии управления, сосуществовали и применяли разные критерии для картографирования национальных идентичностей населения. Каждая из этих технологий выполняла свою важную функцию. Но НКВД (который управлял паспортной системой) и советские этнографы и статистики (которые работали над переписью) не были изолированы друг от друга. В разгар сталинского террора советские эксперты имели все основания страшиться НКВД. Из-за этого сложилась петля обратной связи между террором и этнографическим знанием. Этнографы и статистики исключали диаспорные национальности из своего списка национальностей и подводили научный фундамент под политику НКВД в отношении населения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука