Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Пока Госплан продвигал научную основу экономического районирования, Наркомнац обращался к этнографам, и в частности к КИПС, для придания научного авторитета своим аргументам в пользу этнографической парадигмы. Этнографы, консультировавшие и Госплан, служили двум господам; многие этнографы КИПС симпатизировали Наркомнацу (защитнику национальных меньшинств), а другие, как Вениамин Семёнов-Тян-Шанский, давно интересовались экономическим районированием. Именно в этом контексте в конце 1921 года (как раз когда приступила к работе комиссия Калинина) Наркомнац предложил учредить свой собственный научный совет для проведения этнографических исследований в национальных республиках и областях[288]. В ряде статей, опубликованных около того времени в печатном органе Наркомнаца, отмечалась важность этих исследований для защиты и развития важнейшего ресурса Советского государства – его населения[289].

В следующие месяцы на базе первоначального проекта Наркомнаца был разработан план организации в Москве Центрального этнографического бюро, которое должно было курировать «систематическое этнографирование» всех территорий Советского Союза. В штат этого бюро, подчиненного Наркомнацу, следовало включить профессиональных этнографов. Оно должно было организовать свои собственные экспедиции и сотрудничать с КИПС и другими учреждениями, занятыми этнографическими исследованиями. Некоторые этнографы КИПС, например Сергей Руденко, Владимир Богораз и Николай Яковлев, участвовали в организационных сессиях бюро[290].

Этнографическому бюро предназначалась важная пропагандистская роль: прославлять многонациональный облик Советской России посредством гражданского образования и агитационных программ и тем самым выстраивать поддержку этнографической парадигмы. Оно должно было опубликовать популярную энциклопедию «Народы РСФСР» и организовать этнографические выставки (по образцу всемирных выставок-ярмарок), освещающие «национальную жизнь» и «промышленность» национальностей[291]. Некоторые представители Наркомнаца выступали за постройку в Москве нового этнографического музея для размещения этих выставок; звучали даже предложения привозить в музей настоящие семьи из Средней Азии и Сибири: «Типичная семья живых представителей данного туземного племени, привезенная со своей родины с комплектом всех подлинных вещей в переносном жилище, также с собою взятом в Москву, проживет свой очередной месяц под открытым небом во дворе»[292]. Еще важнее было то, что бюро отводилась роль непосредственного участника национально-культурного и государственного строительства. Его эксперты должны были выступать посредниками между советской властью и местным населением, донося информацию о местных культурах до государственных учреждений и распространяя среди местных народов как знания о сельскохозяйственных технологиях, здравоохранении, гигиене, так и грамотность на родном языке[293].

Наркомнац хотел ясно заявить, что его программа работы Этнографического бюро, как и его план этнотерриториального районирования, – не «гуманитарная» ненаучная схема, тормозящая местное развитие, а столбовая дорога экономической модернизации. В записке Наркомнаца о бюро от августа 1922 года говорилось, что «собирание и изучение материалов, относящихся к жизни национальностей в пределах РСФСР», имеет «огромное научное, общественное и административное значение»: «Не зная народов и без тщательного знакомства с их национальными отличиями, без научного осведомления о географических условиях их жизни НЕЛЬЗЯ УПРАВЛЯТЬ ИМИ С ПОЛЬЗОЙ ДЛЯ НИХ без затраты сил и средств на ненужные эксперименты»[294]. Этнограф КИПС Яковлев подтвердил это мнение в своей речи на первой организационной сессии бюро. Он утверждал, что «не сентиментальность, но строгий экономический расчет» убедил правительство собирать информацию обо всех народах Советского Союза и помогать им. «Каждый живой человек должен расцениваться как источник государственного дохода, как живой капитал, дающий государству определенный процент прибыли своим производительным трудом»[295].