Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Госколонит занимался и практикой, и теорией. Подобно КЕПС, он проводил географические и демографические исследования на советской территории. Он составлял обзоры «производительных сил земли, вод, недр и лесов» и рекомендовал, какие экономические специализации присвоить хозяйственно-административным областям, предлагаемым Госпланом. Некоторые эксперты Госколонита чертили железнодорожные маршруты, другие обсуждали ирригацию и методы сева, третьи изучали «туземный социальный строй» (например, у кочевых и иных племен) и разрабатывали советский «колонизационный кодекс». Все они работали на одну цель – построение социализма. В отличие от КЕПС Госколонит применял сравнительно-исторический подход. Его эксперты изучали европейские и североамериканские колонизационные программы, публиковали статьи о французской колонизации Северной Африки, британской колонизации Индии, американской колонизации Великих равнин и т. д.[301] Некоторые исследователи из Госколонита анализировали географические и климатические сходства и различия между отдельными европейскими и американскими колониями и «колонизуемыми» территориями Советского Союза, давая (прямые или косвенные) рекомендации советским планировщикам[302]. Кроме того, исследователи из Госколонита изучали имперскую колонизационную политику и иногда основывались на нереализованных планах таких прогрессивных реформаторов, как Георгий Гинс, чиновник Переселенческого управления, который в 1913 году выступал за новую колонизационную программу вовлечения «в хозяйственный оборот» «малоиспользованных производительных сил страны»[303].

Одной из задач Госколонита было объяснить, каким образом в советских социалистических условиях (без эксплуататорского класса капиталистов) советская колонизационная политика позволит коренным народам, таким как бывшие инородцы, повысить «уровень материальной и духовной культуры». В годы Гражданской войны некоторые большевики оправдывали советскую экономическую политику посредством старомодной риторики цивилизаторской миссии. Григорий Зиновьев в речи 1920 года объявил: «Мы берем эти продукты, которые нам необходимы, но не так, как брали старые эксплуататоры, а как старшие братья, несущие факел цивилизации»[304]. Однако преобладающее число большевистских лидеров тревожилось, что население не поймет разницы между колонизацией и колониальной эксплуатацией («колонизаторством»). Эта тревога усилилась, когда политические оппоненты режима (меньшевики и либералы) стали публиковать за границей статьи о том, что Советская Россия проводит «колониальную политику угнетения» в Туркестане и на Дальнем Востоке[305].

В Госколоните решили, что для отделения советской практики от практик «империалистических» европейских держав и Российской империи необходимо определиться с терминами. Эксперты этого института остановились на двух терминах, которые часто использовались как синонимы: «колонизация» и «переселение». Согласно выводам Госколонита, данные термины фактически обозначали разные процессы: переселение – это «земледельческая колонизация необжитых или малообжитых территорий», а колонизация – процесс сельскохозяйственного либо промышленного развития. Переселение может происходить стихийно или при поддержке государства и не имеет просветительской повестки. Колонизация, напротив, происходит только при поддержке государства и нацелена на ускорение культурного прогресса отсталых народов и на развитие местных производительных сил[306].

В дискуссии об этих двух терминах речь шла не просто о семантике. Эксперты хотели доказать, что местное население Туркестана и других регионов сопротивляется советской «колонизации», поскольку ассоциирует ее с позднеимперским «переселением». По их утверждениям, то, что царский режим называл колонизацией, – например, внутренняя миграция русских крестьян в Азиатскую Россию – в большинстве случаев было по сути переселением. Согласно одному из экспертов Госколонита, профессору Ивану Ямзину, позднеимперская колонизация пошла по неверному пути, потому что «государство оказалось бессильным и потащилось в хвосте за голодным переселяющимся крестьянством, стремившимся сесть на землю там, где легче, ближе и где эта земля лучше». Русские крестьяне-переселенцы дошли до Киргизской степи, где обнаружили плодородную землю и беззащитных кочевников, не занимавшихся земледелием. Царская власть насильно конфисковывала «земельные „излишки“» у коренных жителей и передавала русским поселенцам. Тем самым она «вырыла ту пропасть между туземцами и переселенцами, которую еще не совсем засыпала и Великая Революция»[307]. Термин «колонизация» стал ассоциироваться с этими эксплуататорскими практиками, которые только усилили «местный хронический сельскохозяйственный кризис» и породили антирусские настроения на многих национальных территориях. Сам термин «колонизация» «представляется до такой степени одиозным, что в некоторых частях страны от употребления его настоятельно рекомендуется воздерживаться»[308].