Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Когда Наркомнац организовал свое собственное Этнографическое бюро, этнографы КИПС забеспокоились, будет ли правительство и дальше обращаться к ним за экспертными консультациями. Наркомнац пригласил сотрудников КИПС участвовать в его будущем бюро. Но этнографы, естественно, волновались по поводу того, какую роль сыграет в судьбе КИПС это новое московское учреждение[324]. Чтобы гарантировать участие КИПС в дальнейшей работе по государственному строительству, несколько этнографов из этой комиссии ездили в Москву, где присутствовали на заседаниях Наркомнаца и завязывали близкие профессиональные отношения с его чиновниками. Некоторые этнографы КИПС сотрудничали с Трайниным, Диманштейном и Бройдо в большом проекте по созданию письменных языков для бывших инородцев России[325].

Для упрочения своих связей с Наркомнацем КИПС также воспользовалась началом 1‐й Всесоюзной переписи населения. Намеченная на 1925 год (и в конце концов проведенная в 1926‐м), перепись была главной темой дискуссии в Наркомнаце в марте 1923 года, где участвовало несколько членов КИПС, в том числе Сергей Руденко. Последний доказывал, что КИПС, которая составляла этнографические карты на основе данных переписи 1897 года и знала погрешности этих данных, может уберечь Наркомнац и Центральное статистическое управление (ЦСУ) от серьезных ошибок[326]. Предложение Руденко подключить КИПС к переписи было одобрено. Официально приняв участие в организации переписи, КИПС взяла на себя роль центрального этнографического бюро Советского государства[327].

В то же время КИПС начала сотрудничать и с Госколонитом. В марте 1923 года Госплан собрал вместе представителей КИПС, КЕПС, Госколонита и других научных учреждений на 1-ю Всероссийскую конференцию по изучению естественно-производительных сил. На этой недельной конференции в Москве собрались Александров, Ярилов, Руденко, Ольденбург, Дмитрий Анучин и еще около 150 ученых и администраторов. Целью конференции было обсуждение организации «социалистического хозяйства на научной основе»[328]. Александров, возглавлявший организационное бюро конференции, видел в ней возможность мобилизовать поддержку проекта хозяйственно-административного районирования. Были проведены сессии по районированию, колонизации, почвоведению, земледелию, лесной промышленности, добыче нефти и минералов и демографической политике[329]. Представители Госколонита обсуждали планы сельскохозяйственной и промышленной колонизации, а этнографы КИПС читали доклады об использовании «человека как производительной силы». Ольденбург и Анучин доказывали, что новейшие антропологические исследования влияния «физических, расовых, наследственных» факторов на «физиологическое развитие населения» позволят государству использовать его человеческие ресурсы к максимальной экономической выгоде[330]. Этнографы предлагали организовать (и вскоре начали планировать) исследовательские экспедиции в поддержку госколонитовской программы советской колонизации.

Характеризуя хозяйственную ориентацию как важный этнографический признак, а этнический состав как ключевой экономический фактор, этнографы КИПС поддерживали обе парадигмы районирования. КИПС не должна была решать, какая из соперничающих парадигм лучше подходит Советскому государству. Но работа, которую этнографы выполняли для Наркомнаца, Госплана и Госколонита – предсказывая, какие народы сольются в какие национальности, и обозначая хозяйственные предрасположенности разных групп населения, – существенно повлияла на политику советского режима в отношении его населения в последующие десятилетия[331].

КОМПРОМИСС

Не только администраторы и эксперты, но и лидеры Коммунистической партии в 1920‐х годах оказались между соперничающими парадигмами административно-хозяйственного районирования. В эти годы лидеры партии не могли достичь консенсуса даже по вопросу о лучшей форме организации Советского государства, не говоря уже о том, чтобы диктовать все аспекты государственного строительства в РСФСР и союзных республиках. Во время Гражданской войны и сразу после нее партия не высказывала официальной позиции по вопросу районирования. Конечно, высокопоставленные члены партии следили за дискуссией о районировании на всех ее этапах и многие по долгу службы участвовали в прениях. Однако только в марте 1923 года – после того как районирование обсудили в местных партийных и государственных органах, а также на непартийных съездах крестьян и нерусских народов – Политбюро и Центральный комитет официально взялись за рассмотрение вопроса. Они «в принципе» одобрили пересмотренный план районирования, но в ответ на недовольство на местах, межведомственный конфликт и непрекращающиеся внутрипартийные споры о пути к социализму призвали к «осторожному подходу»[332].