Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Как понять заинтересованность большевиков в национальной категоризации всех граждан страны, в том числе лишенных национального самосознания? В последние годы некоторые историки описали советскую национальную политику как разновидность «положительной деятельности» [affirmative action], заимствуя «современный американский термин, который используют для определения политики предоставления льгот этническим группам, которые в прошлом пострадали от дискриминации»[353]. Противопоставляя себя прежнему поколению ученых, изображавшему советский режим как «сокрушителя наций», эти историки описывают то, как большевики содействовали формированию «национальных территорий, языков, элит и идентичностей», как «взяли на себя лидерство в обычном процессе формирования наций» в попытке «сконструировать советские интернациональные нации»[354]. Хотя термин «положительная деятельность» обладает некоторой описательной силой, он вводит в заблуждение, поскольку вырывает советские политику и практику из их подлинного исторического контекста. Советская национальная политика не была предшественницей американской расовой политики XX века, а скорее являлась попыткой адаптировать эволюционные парадигмы конца XIX века к советским условиям. Она основывалась на той традиции европейской мысли, в которой национализм воспринимался как необходимая, но лишь промежуточная фаза в развитии более универсалистской идентичности. Как я утверждала в предыдущих главах, советскую национальную политику вернее всего понимать в качестве политики поддерживаемого государством развития. Ее конечной целью было не развитие «национальных меньшинств» за счет «национальных большинств», а ускорение прогресса всех народов (и больших, и малых) через воображаемые стадии марксистской исторической шкалы от феодализма и капитализма к социализму и далее к коммунизму. Ее ближайшей целью было ускорить экономическое и культурное развитие населения в целом – заложить основу социалистической экономики и социалистического общества – и тем доказать, что термины «метрополия» и «колония» больше не применимы к территориям в составе Советского Союза[355]. Когда в 1920‐х годах, идя к этой цели, советские лидеры и эксперты пытались определить, какие роды, племена и народы были «родственными», то делали это, чтобы повлиять на процесс национальной консолидации и ускорить этноисторическое развитие населения[356].

Советский режим желал контролировать подсчет и классификацию своих граждан по национальным категориям. Но на практике эти процессы часто приводили к непредвиденным результатам. Переписная классификация населения по «национальностям» вкупе с политикой, наделявшей национальности (в отличие от родов и племен) землей, ресурсами и правами, подталкивала местные элиты и экспертов проецировать на перепись свои собственные устремления и вмешиваться в процесс регистрации. Представители народов со своими собственными национально-территориальными единицами (союзными и автономными республиками и национальными областями) посредством принуждения и обмана манипулировали переписной регистрацией национальности, чтобы обеспечить свое доминирование и поддержать свою локальную монополию на земельные, водные и другие ресурсы. Представители народов без национальных территорий или с маленькими национальными территориями использовали перепись как инструмент национальной самореализации. С его помощью они пытались увеличить официальную численность своей группы, задокументировать, что она проживает «компактной массой» в конкретных регионах, и в силу этого претендовать на желаемые территории[357]. Перепись была острополитизирована и продемонстрировала разнообразным народам Советского Союза, до какой степени национальная категоризация может влиять на их повседневную жизнь. Вместо того чтобы окончательно решить территориальные споры, процесс категоризации зачастую приводил к эскалации локальных конфликтов и разногласий[358].

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ В НОВОМ СОВЕТСКОМ КОНТЕКСТЕ