Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

В начале февраля 1926 года Семёнов-Тян-Шанский и Руденко собрали представителей многих из этих учреждений на девятидневный IV Всесоюзный статистический съезд в Москве. Целью съезда было заложить фундамент предстоящей переписи. Целые сессии были посвящены утверждению официального лексикона категорий идентичности[402]. Статистики, этнографы и чиновники вновь дискутировали о том, какой термин использовать при переписи: «национальность» или «народность». Многие выступали за термин «народность», доказывая, что «национальность» – «результат культурных и политических наслоений» и не всегда отражает «этнический» или этнографический тип[403]. Также участники долго обсуждали классовые термины, давая определения «рабочему», «крестьянину» и «кулаку». Они обсуждали термин «семья», споря, является ли он экономической или биологической единицей: относится ли ко всем членам домохозяйства или только к родственникам. Наконец, делегаты съезда обсуждали переписной вопрос о языке: следует ли понимать «родной язык» как язык предков респондента или как язык, на котором он говорит. Хотя ЦСУ первоначально не собиралось включать в перепись вопрос о языке, советские чиновники доказывали, что информация о языке важна для «практического осуществления основных начал национальной политики». Административным органам требовалось знать распределение населения по «родным языкам», чтобы учреждать школы и печатать книги. Статистикам же данные о «родных языках» требовались, чтобы составить «более точное» представление о национальном составе Союза. Участники прений о переписи пытались определить термин «родной язык», имея в виду обе эти позиции. Одни предлагали понимать его как «язык матери» респондента или «язык их национальности», другие – как «язык… на котором он говорит с лицами, наиболее ему близкими», или «язык… на котором он думает». Некоторые статистики предлагали, чтобы респонденты сами для себя определяли этот термин, но данное предложение было отклонено как опасное и неприемлемое[404].

Дискуссии о терминологии оказали серьезное влияние на административно-территориальное устройство Советского Союза. Эксперты, администраторы и местные руководители признавали, что выбор в пользу определенных терминов может привести к манипуляциям результатами переписи; это, в свою очередь, повлияет на распределение территорий, национально-языковых школ и учреждений. Действительно, некоторые национальные республики и области ждали результатов переписи по вопросу о национальности, чтобы решить пограничные споры с соседями[405]. Из-за этого представители с мест (особенно национально ориентированные государственные администраторы и статистики) подходили к вопросам категоризации, имея в виду защиту своих интересов. Представители Украинской и Грузинской республик выступали против термина «народность» в переписном вопроснике. Грузинские представители из правительства Закавказской СФСР предпочитали термин «национальность», настаивая, что грузины уже развитая нация[406]. Многие представители грузинской государственной и партийной элиты, протестовавшие против включения Грузии в ЗСФСР в 1922 году, все еще негодовали по поводу понизившегося статуса своей республики. Украинская элита выражала сходные настроения, настаивая, что украинцы – национальность, а не народность[407]. Несомненно, украинцы помнили перепись 1897 года, когда «малороссийский» язык числился диалектом русского, и не хотели, чтобы украинская «народность» была категоризована как подгруппа русской «национальности».