Читаем Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза полностью

Некоторые статистики из украинского филиала ЦСУ протестовали против самого включения в перепись прямого вопроса о народности или национальности. Доказывая, подобно Чернышёву, что «родной язык» – самый надежный индикатор национальности, они рекомендовали счетчикам интересоваться «самоопределением опрашиваемого» лишь «в крайнем случае». В подкрепление своей позиции статистики сравнивали данные о национальной самоидентификации по переписи 1920 года с данными о «родном языке» по переписи 1897-го. Заметив, что «прежде всего сильно пострадали данные о национальном составе населения» там, «где политическая обстановка не благоприятствовала переписи», они спрашивали: возможно ли, чтобы 2 миллиона украинцев на Кубани «стали русскими» между 1897 и 1920 годами? Московские эксперты, в свою очередь, отвергали интерпретацию данных переписи 1897 года украинскими статистиками и возражали против смешения родного языка с национальностью[408]. В этой дискуссии высказался и этнограф Владимир Богданов, московский эксперт, участвовавший в размежевании границ между Украинской, Белорусской ССР и РСФСР в 1919 году. Согласно Богданову, комиссия по размежеванию применяла «родной язык как основу распределения населения по народностям», потому что в то время этнографы считали язык «одним из наиболее надежных признаков этнической принадлежности». Но он добавлял, что этнографы не считали язык индикатором национальности за пределами Европейской России. Более того, они уже не были уверены, что этот критерий применим даже на Украине, поскольку украинцы стараются лингвистически и культурно украинизировать все народы в границах республики[409].

В ответ на протесты грузин и украинцев ЦСУ попыталось прояснить цели переписной регистрации национальности. Московские статистики и чиновники подтвердили, что перепись нацелена на сбор информации о «племенном (этнографическом) составе» Советского Союза независимо от национального самосознания, и заявили, что по этой причине термин «народность» следует предпочесть «национальности»[410]. Осинский, анализируя соотношение между «народностью» и «национальностью», описал первую как этнографический базис «культурно-политической надстройки, которая превращает народность в национальность». Осинский доказывал, что «не все народности Союза эту надстройку до сих пор успели создать»[411]. Он добавлял, что у тех народов, кто успел это сделать (например, у грузин), «народность» и «национальность» можно считать синонимами. Прибегнув к риторике поддерживаемого государством развития, Осинский охарактеризовал перепись как инструмент содействия эволюции населения. Он объяснял, что с помощью этнографического знания, приобретенного в результате переписи, режим ускорит трансформацию народностей в национальности[412].

Затем ЦСУ затронуло вопрос о том, как установить национальность народа, лишенного национального самосознания. Это стало центральной темой сентябрьского совещания в головной конторе управления. На совещании статистики из Комиссии по проведению Всесоюзной переписи и московские этнографы Богданов и Александр Максимов оценивали материалы, подготовленные подкомиссией КИПС по переписи[413]. Все были согласны, что народность каждого респондента должна быть определена в беседе со счетчиком. Но оставался вопрос, за кем будет последнее слово, если счетчик решит, что ему ответили неправильно, – за респондентом или за счетчиком? Богданов утверждал, что свидетельства респондентов – «опасные источники» и могут привести к ошибкам, поэтому «более надежно было бы дать шанс наблюдающему»; он рекомендовал экспертам научить счетчиков распознавать, что происходит в регионах. С этим соглашался Василий Михайловский, московский статистик из Комиссии по проведению Всесоюзной переписи. Он доказывал, что национальные меньшинства особенно часто смешивают жительство в национальной республике с народностью и представители главной (титульной) национальности в этой республике будут поддерживать их в таком заблуждении[414]. Михайловский предложил, чтобы счетчики объясняли респондентам, что народность необязательно совпадает с жительством в конкретной национальной республике или области, и помогали им правильно отвечать на вопрос. Он утверждал, что счетчики должны будут исправлять ошибки, даже когда представители национальных меньшинств предпочтут регистрироваться в качестве представителей титульных национальностей. Другие статистики протестовали, видя в этом нарушение национальных прав, но Михайловский настаивал, что его цель – защита, а не разоблачение респондентов. Для иллюстрации своих намерений он объяснял, что дать счетчикам «право, если это не ответ на вопрос, настаивать на ответе на вопрос» не значит дать им право «заявлять по физиономии, кто ты – еврей, латыш или немец»[415].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука