Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Процессы формирования национально-территориального государства и консолидации национальностей продолжались и в 1930‐х годах. Сплавление родов и племен в народности, а народностей в главные народности, несомненно, предоставляет важный контекст для оценки политики режима 1930‐х годов по слиянию народностей в меньшее число «развитых» национальностей. Эта политика 1930‐х годов знаменовала попытку контроля и дальнейшего ускорения процесса поддерживаемого государством развития – и самой революции[544]. В 1920‐х годах создание «официальных» национальностей и национально-территориальных единиц происходило во многом бессистемно и зачастую было связано с амбициями местных лидеров, но в 1930‐х годах оно стало частью эксплицитной политики, направляемой центральными административными органами. Кроме того, консолидация национальностей и официальный дискурс, оправдывавший этот сдвиг, выступали как движущая сила общего поворота к консолидации всего – языков, национальных территорий, культурных учреждений и административных структур.

ГЛАВА 4. МЕЖЕВАНИЕ ГРАНИЦ И ФОРМИРОВАНИЕ СОВЕТСКИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ИДЕНТИЧНОСТЕЙ

Несомненно, что узбекская народность в настоящее время находится лишь в стадии формирования… Образование Узбекской Республики после размежевания 1924 года и связанный с ним подъем национального самосознания должны ускорить этот процесс формирования народа из конгломерата племен.

Комиссия по районированию Средней Азии, 1926

[545]

Географическая карта близка к тому, чтобы стать центром новой русской культовой иконографии, подобно портрету Ленина.

Вальтер Беньямин. Москва. 1927

[546]

В 1921 году, в разгар Гражданской войны и после переписи 1920 года, этнографы-консультанты советского правительства обратили внимание на то, что на обширных пространствах бывшей Российской империи люди не знают, как отвечать на прямой вопрос о национальности. Через пять лет, во время Всесоюзной переписи 1926 года, этнографы-консультанты сообщили, что жители негородских районов по-прежнему самоидентифицируются в основном по роду, племени, вероисповеданию и месту рождения, а местные элиты пытаются манипулировать регистрацией национальности в собственных политических интересах. Но к началу 1930‐х произошел качественный сдвиг. Даже сельские жители и кочевники, ранее не проявлявшие «национального самосознания», описывали себя как представителей национальностей – и прибегали к языку национальности в спорах за экономические, административные и политические права. Национальность стала фундаментальным маркером идентичности, определив не только административно-территориальное деление Советского Союза, но и представления людей о себе и других. Как это произошло?

В 1920‐х годах перепись и карта сыграли ключевые роли в концептуальном завоевании, помогая советским лидерам упорядочить индивидуальные и групповые идентичности. Межевание границ, как и перепись, трансформировало идентичности и изменяло категории, посредством которых люди описывали себя. В беседах один на один со счетчиками – и через институционализацию множества официальных документов, где указывалась народность, – советские граждане узнали, что должны определять себя как представителей одной из официальных национальностей. Но лишь создание новых национальных республик, областей и районов, а также советская политика коренизации, требовавшая помощи коренным народам на этих национальных территориях, стали теми факторами, которые активировали национальные категории, продемонстрировав официальную взаимосвязь между национальностью, ресурсами и политической властью на местах. Именно в контексте советского межевания границ местные элиты по всему Союзу впервые увидели в переписи – с ее вопросом о народности – потенциальный инструмент своей борьбы за территории и влияние. Со временем народы, на представительство которых претендовали эти местные элиты, тоже начали понимать потенциальные выгоды принадлежности к нации – и проблемы, которые могли возникнуть в случае, если бы чья-нибудь деревня оказалась на «неправильной» стороне национально-территориальной границы, где были бы другой официальный язык и другая культура.