Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Исследователи истории европейских империй описывали перепись и межевание как «культурные технологии управления», облегчавшие и поддерживавшие централизованное управление в той же мере, в какой это достигалось и «более очевидными и брутальными способами завоевания»[547]. Советский режим тоже консолидировал власть над землями и народами в своих границах не только при помощи армии, но и через эти более тонкие механизмы контроля. В 1920‐х годах Советское государство стремилось посредством переписи и карты упростить процесс, который можно назвать двойной ассимиляцией: ассимиляцию разнообразных народов в национальные категории и – одновременно – национально категоризованных групп в Советское государство и общество. Целью советских лидеров было превратить «феодальные» и «колониальные» народы бывшей Российской империи в национальности, которым предстояло участвовать в местных национальных Советах и вовлекаться «в социалистическое строительство»[548]. Для упрощения этого процесса советское правительство выступало за проведение разной политики на разных национальных территориях – в зависимости от места, занимаемого их народами на марксистской исторической шкале. Национальным республикам и областям «отсталых» народов оказывалась особая помощь, а республики и области «зрелых наций» со «зрелыми классами» следовало контролировать на предмет выявления признаков буржуазного национализма[549]. Такой подход к населению резко отличался от принятого в Российской империи, где в одних регионах проводилась политика прямой ассимиляции (русификации), а в других – политика «ассоциации» или невмешательства (религиозной и культурной терпимости и административной интеграции)[550].

Двойная ассимиляция, как и формирование Советского государства в целом, не просто направлялась сверху. Ее успех зависел от массового участия населения. Советские руководители и учреждения вводили новые терминологии и структуры, а потом работали над тем, чтобы люди нашли в них для себя смысл. Поэтому правительственные и партийные комиссии опирались на данные, предоставленные экспертами и местными руководителями, и придавали серьезное значение письмам (петициям, заявлениям и жалобам) от жителей со всего Советского Союза. Такого рода участие приводило только к усилению неявного влияния советской власти[551]. Местная элита и крестьяне, апеллировавшие к центральной власти по поводу спорных национально-территориальных границ, – даже те, кто активно «сопротивлялся» официальным решениям, – учились выражать свои протесты на языке государства и направлять их в соответствующие государственные органы; большинство этих людей соглашались с официальным постулатом о связи национальности с территорией[552]. Результаты были неоднозначны. С одной стороны, это вело к разрастанию локальных «национальных» конфликтов, угрожавших советской программе экономической модернизации. А с другой – служило действенным механизмом встраивания населения в Советское государство и общество, и в долгосрочной перспективе важность данного фактора росла.

В двух предыдущих главах я рассматривала межведомственные прения об организации Советского государства и оформлении дефинитивной сетки национальностей. Эта глава посвящена проблемам имплементации и реакции на местах. Я ставлю три ключевых вопроса. Во-первых, каким образом этнографические и экономические парадигмы воплощались на практике в принципах межевания границ? Во-вторых, какие последствия имело применение «национальности» как стандартной категории государственной организации в тех регионах, где у многих людей национальное самосознание отсутствовало? В-третьих, какую роль сыграла перепись 1926 года – с ее новыми данными о народности – в оценке (и переоценке) пограничных споров в конце 1920‐х годов?

ОТ ПРИНЦИПОВ К ПАРАДИГМАМ

После ратификации новой советской конституции в 1924 году советские чиновники и эксперты переинтерпретировали этнографическую и экономическую парадигмы районирования как этнографический и экономический принципы межевания границ; это отражало компромисс между госплановской и наркомнацевской конкурирующими моделями административно-территориального районирования (см. главу 2). Из уважения к «принципу национальности» Госплан исключил все союзные республики и большинство автономных национальных республик из проектируемых им хозяйственно-административных областей. Взамен он работал над интеграцией этих национально-территориальных единиц во всесоюзную общность в качестве отдельных хозяйственно-административных единиц. Например, первоначально Госплан предлагал включить Белорусскую ССР в Западную хозяйственно-административную область, Башкирскую АССР в Уральскую, а Украинскую ССР разделить на две области. Теперь он предложил сделать Белорусскую ССР, Башкирскую АССР и Украинскую ССР отдельными хозяйственно-административными областями.