Представители Гомельской, Витебской и Смоленской губерний единодушно заявляли, что их губернии должны остаться в РСФСР, и защищали свою позицию на основе как экономического, так и этнографического принципа. Смоленский представитель подчеркивал экономические соображения, указывая, что Горецкий и Мстиславский уезды экономически ориентированы на Смоленскую губернию и потому передача их БССР вызовет «болезненные последствия»[575]
. Витебский представитель, напротив, выделял этнографический принцип: предъявляя данные переписи 1920 года, он заключал, что во многих предлагаемых к передаче уездах белорусы составляют менее 35% жителей, а в некоторых – менее 5%[576]. Далее он утверждал, что «если кто-либо по данным переписи заявлял, что они белорусы, то это произошло скорее по традиции, но ни в коем случае не является продуктом национального самосознания» и не связано с языком и бытом, а также что белорусизация губернии «поведет к болезненной ломке в крестьянском населении»[577]. Представители всех трех губерний ставили вопрос о национальном самоопределении. Витебский представитель отмечал, что вопрос о передаче его губернии в состав Белоруссии «дебатировался на многих волостных советах, среди школьных работников и в печати и всюду, на всех выступлениях (характерно, что даже и среди интеллигенции), было отрицательное отношение к Белорусскому вопросу». Смоленский и гомельский представители сообщали об аналогичной оппозиции и отмечали «боязнь, что население входящих уездов заставят перейти на белорусский язык»[578].Белорусские представители и московские чиновники из подкомиссии ЦИК в противовес этим эмоциональным доводам против принудительной белорусизации выдвинули аргументы иного рода. Белорусские представители перешли в наступление и заявили, что местные партийные и государственные руководители сами организовали на местах сопротивление передаче их губерний в БССР. Один белорусский представитель утверждал, что гомельские крестьяне приветствовали присоединение к БССР, пока местные партийные руководители не повели «кампанию» против передачи и не сказали жителям, «что в течение 2‐х недель после присоединения к БССР все будет переведено на белорусский язык, русские школы закроют и т. п.»; только после этой кампании местные жители решили, что хотят остаться в РСФСР. Тот же белорусский представитель добавил, что витебская администрация тоже повела кампанию против изменения границ, как только узнала об интересе Политбюро к укрупнению БССР[579]
.В противоположность им члены подкомиссии из числа чиновников ЦИК утверждали, что самоопределение на местах не имеет значения. Енукидзе сказал, что будет «говорить совершенно откровенно… ввиду того, что в настоящем заседании присутствуют одни коммунисты». Он признал, что большинство жителей Смоленской, Витебской и Гомельской губерний считают себя «русскими» и что «если… плебисцит провести посторонним лицам, то большинство, в силу консолидации, выскажется за оставление в пределах РСФСР». Но основная масса этих людей, настаивал Енукидзе, фактически белорусы, которые «в силу многих исторических условий» (например, наследия русификации) приобщились «к русской культуре… и постепенно она вытеснила белорусский язык, быт». «В данном случае, – говорил он, – мы руководствуемся политическими соображениями», которые требуют включения губерний со значительным белорусским населением в укрупненную Белорусскую республику[580]
.На том основании, что обрусевшие белорусы принадлежат – хотят они того или нет – к белорусской нации, подкомиссия ЦИК постановила передать бóльшую часть спорной территории в БССР[581]
. Подкомиссия отметила, что не будет насильственно передавать в БССР те районы, где «больше великороссов»[582]. Но, определяя эти районы, она исходила из этнографических данных, а не из национального самосознания местных жителей или их личной национальной самоидентификации. Она подала пример использования советским режимом этнографических данных в качестве средства навязать национальную принадлежность людям, которые «скрывают» или не знают свою «истинную» народность, и ясно обозначила тот факт, что «самоопределение» в советском контекстеСЛУЧАЙ УКРАИНЫ