Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

В 1923 году на лекциях этнографов и этнографических выставках демонстрировались экзотические наряды, предметы традиционной культуры и религии различных народов, проживающих на советской территории. В 1930‐х годах эти лекции и выставки представляли уже другой образ народов СССР – таких, которые «переживают период необычайно быстрого экономического и культурного подъема», но все еще нуждаются в помощи, чтобы преодолеть мощное тяготение традиционных верований и обычаев («быта»)[720]. Этот переход от «экзотизирующего» к «модернизирующему» дискурсу последовал за публикацией в ноябре 1929 года речи Иосифа Сталина, где он провозгласил: «Мы идем на всех парах по пути индустриализации – к социализму, оставляя позади нашу вековую „рассейскую“ отсталость»[721]. Поскольку Советский Союз определял себя как сумму своих частей, будущее советского социализма зависело от быстрой экономической и социальной модернизации всех советских земель и народов. Революция обещала превратить «пустоши» в «цветущие пастбища и возделанные земли»[722], а людей из «первобытных» родов и племен – в современных советских граждан. Если через десять с лишним лет советской власти народы Средней Азии и Сибири все еще прозябали в «феодальной отсталости» – значит, революция не выполнила своих обещаний.

Этнографический отдел Русского музея в Ленинграде был одной из важнейших музейных организаций Советского Союза, посвященных землям и народам СССР. В этом качестве его можно исследовать на предмет того, как производились, распространялись и воспринимались официальные нарративы о новом типе многонационального государства, которое отчасти напоминало европейские империи, но определяло себя как антиимпериалистическое. В двух предыдущих главах я анализировала роль переписи и картографирования в советском государственном управлении. В этой главе рассматривается этнографический музей как еще одна культурная технология управления, игравшая ключевую роль на «идеологическом фронте»[723]. Будучи микрокосмом Советского Союза, этнографический отдел служил этнографам и активистам политического просвещения экспериментальной площадкой для разработки и распространения идеализированного нарратива о социальной трансформации Советского Союза (минус насилие и неудачи). Также он служил важным учреждением гражданского просвещения, предоставляющим услугу «виртуального туризма» ленинградцам, москвичам и жителям других регионов, не имевшим ни времени, ни средств для путешествий по всему Советскому Союзу[724]. В музее можно было осмотреть все «земли и народы СССР» за несколько часов. Этнографы, музейные работники и активисты изучали реакции советских граждан на эти экскурсии по меняющемуся Советскому Союзу, пользуясь групповыми дискуссиями и книгами отзывов, разложенными по музею.

Этнографический отдел был связующим звеном советского культурного производства и государственного строительства в критический период 1923–1934 годов, когда Сталин вознесся к вершинам власти и была предпринята попытка ускорить революцию путем насильственной кампании экономической и социальной трансформации. На протяжении более десяти лет влияние этого учреждения распространялось далеко за пределы Ленинграда. Выставки по всему Советскому Союзу основывались на подходе этнографического отдела, называемом «ленинградской моделью»; представители областных и республиканских музеев приезжали посмотреть на его коллекции и экспозиции, а те или иные части его коллекции вывозились в провинцию на летние выставки[725]. Этнографический отдел был также важным научным центром и служил институциональной базой для этнографов, которые организовывали исследовательские экспедиции по всему Советскому Союзу и участвовали в них. Многие видные этнографы КИПС – Сергей Ольденбург, Сергей Руденко, Александр Самойлович, Давид Золотарёв, Василий Бартольд, Борис Крыжановский и др. – занимали важные должности в обоих учреждениях; Руденко в 1920‐х годах служил начальником отдела[726]. В одно и то же время эти этнографы организовали 1-ю Всесоюзную перепись (первую перепись, в которой граждане Советского Союза были распределены по народностям), составляли этнографические карты и отчеты для советских учреждений, занятых межеванием границ, и создавали экспозиции для этнографического отдела. Тот факт, что одни и те же эксперты участвовали во всех трех проектах, придавал политическое значение вопросу, какие народности включать в этнографические экспозиции, а какие не включать.