Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Все четыре секции были посвящены прежде всего традиционной культуре и быту. Демонстрировались ковры ручной работы, музыкальные инструменты из дерева и кости, раскрашенные маски, шкуры и культовые предметы от амулетов до православных икон. В разных местах музея стояли манекены в национальных одеждах: грузинский дворянин, «малороссийский» (украинский) крестьянин, бурятский охотник и др. Экспозиция также иллюстрировала влияние географических и культурных условий на развитие каждой народности. Например, когда посетитель входил в зал Русского Севера, ему сообщали о «собрании предметов, характеризующих великорусов северных губерний в прошлом и настоящем». В этой секции демонстрировались женские платья и узорчатые платки, ремесленные изделия, земледельческие, рыболовные и охотничьи орудия из каждой губернии. На стенах висели фотографии церквей, часовен и домов. Для «оживления» экспозиции этнографы воспроизвели «типичную» крестьянскую избу из Олонецкой губернии с дровяной печью и самоваром. Надпись сообщала – с одобрением, – что северные великороссы этого региона до сих пор сохранили многие характерные бытовые привычки и черты, представленные в экспозиции. Переходя «восточнее», в зал, посвященный чукчам Сибири и Дальнего Востока, посетитель встречал чукотского воина и сибирского шамана. Посреди зала стояли архаичные деревянные сани, а по полкам были разложены орудия труда, масляные лампы и меховые шубы. И здесь экспозиция подчеркивала живучесть традиционной культуры: отмечалось, что, несмотря на русскую колонизацию, этот коренной народ сохранил свой быт, развившийся в многовековой борьбе людей за выживание «в суровых природных условиях» сибирского ландшафта[735].

В нескольких других залах, наоборот, было показано, что случается при распаде народности на несколько народов из‐за постоянного давления других (доминирующих) культур. В одном из залов экспозиции, посвященной «финским народам», проводилось сравнение между коми-зырянами и коми-пермяками: демонстрировалось, как один финский народ (коми) разделился надвое после того, как часть его (коми-пермяки) была «тюркизирована». В грузинских залах демонстрировался похожий случай и объяснялось, что аджарцы отделились от этнических грузин в результате принятия ислама. Отражен был и противоположный феномен – объединение племенных групп разного этнического происхождения (например, сванов и бацбийцев) в грузинскую народность под действием культурно-исторических факторов.

Советские руководители и педагоги воспринимали музей как учреждение, служащее образованию и развлечению масс, – как «живое пособие» для изучения Советского многонационального государства школьниками, рабочими, крестьянами и солдатами. Отдел в сотрудничестве с учителями работал над интеграцией музейных экскурсий в учебные программы и организовывал бесплатные – а иногда и обязательные – экскурсии и лекции для красноармейцев и рабочих[736]. Хотя заявленная цель отдела была представить «полную картину быта СССР»[737], реально он создавал другое впечатление. Посетители любовались на панораму жизни народов, имевших то же советское гражданство, что и у них самих, но зачастую уходили с ощущением, что эти восковые фигуры в шкурах изображают странных «других» из отдаленных земель. Дети знакомились с чукотским воином и сибирским шаманом, но экспозиция ничего не говорила о том, какое отношение те имеют к жизни этих детей. Более того, жители Ленинграда и его окрестностей с немалым трудом узнавали себя даже в изображенных русских и финнах.

Но что еще хуже, одна из ключевых идей экспозиции – а именно то, что географические и климатические условия формируют (и тем самым ограничивают) человеческое общество, – противоречила революционному оптимизму. Как объяснялось в брошюре для учителей, изданной в 1925 году совместно музеем и Ленинградским отделом народного образования (ЛОНО), главная экспозиция музея учила детей тому, что это за счет борьбы человека с природой разные народы развиваются каждый по-своему:

Знакомясь с жизнью самоедов, чукчей, коряков, юкагиров, чуканцев – расселенных на Крайнем Севере России и Сибири среди болот непросыхающей тундры у берегов холодного Ледовитого моря, – с тунгусами и остяками, бродящими в сопровождении вьючных оленей по глухой тайге, выслеживая дичь… с народами Алтая и Кавказа, зажатыми в горах, но упорно борющимися за существование, мы видим, что жизнь человека строится в зависимости от окружающей природы[738].