Империя наций. Этнографическое знание и формирование Советского Союза

Но все же музейная работа отдела долгие годы слабо соотносилась с другими аспектами советского государственного строительства. Часто цитируемое утверждение Бенедикта Андерсона, что перепись, карта и музей представляли собой в совокупности «тотализирующую классификационную сетку», не подтверждается в советском контексте[727]. Даже в авторитарном Советском Союзе перепись, карта и музей далеко не гладко и не «тотально» сопрягались друг с другом. Советские эксперты и администраторы с помощью переписи и карты сплавляли роды и племена в народности, стремясь ускорить процесс поддерживаемого государством развития. Но этнографический музей с его богатой коллекцией и экспозициями, посвященными традиционной культуре, уделял немалое внимание «досоветскому» настоящему и прошлому[728]. Активисты и эксперты этнографического отдела усердно трудились над тем, чтобы заполнить этот разрыв, и разрабатывали героический нарратив об эволюции и развитии народов СССР. Это оказалось мучительно сложно. В газетах и речах трубили об успехах революции на селе и в степи, однако гораздо труднее – зачастую невозможно – было документировать эти успехи в музейных экспозициях, где необходимо было представить артефакты и свидетельства «новой жизни» и «новой культуры».

Начиная с 1927 года Коммунистическая партия и Народный комиссариат просвещения стремились взять под контроль этнографический отдел, музейные экскурсии и нарратив о формировании Советского государства. Но добились они немногого. Лишь в начале 1930‐х этнографы и активисты политического просвещения разработали шаблон новой серии этнографических экспозиций, успешно примиривших «идеал» с «реальностью»[729]. Эти новые экспозиции были нацелены не на затушевывание проблем революции, а на их объяснение; предполагалось, что «пережитки» феодального и колониального прошлого Российской империи – племенные вожди, шаманы и другие классовые враги – тормозят процесс революционных преобразований.

ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ОТДЕЛ В ПЕРИОД КОНЦЕПТУАЛЬНОГО ЗАВОЕВАНИЯ

Этнографический отдел Русского музея был создан в 1902 году, но открылся для публики только в 1923‐м. Изначально предполагалось, что он станет первым в России публичным музеем, посвященным землям и народам Российской империи; первая экспозиция должна была открыться в 1915 году и продемонстрировать мощь царской власти и влияние русского языка, мышления и быта на другие племена и народности империи[730]. Первая мировая война не только заставила отложить открытие экспозиции, но и привела к коллапсу той самой империи, которую музей прославлял. Отдел по-прежнему служил институциональной базой для этнографических исследований, и этнографам удалось сохранить значительную часть коллекции в хаосе войны и революции[731]. После Гражданской войны Ленин, нарком просвещения Анатолий Луначарский и другие советские руководители осознали потенциал музея как орудия просвещения масс и выделили финансирование этнографическому отделу[732]. Через шесть лет после того, как царская Россия прекратила свое существование, двери отдела наконец открылись.

В июне 1923 года, накануне официального создания Советского Союза, этнографический отдел пригласил публику на свою экспозицию «Народы СССР». Помимо добавления некоторых новых карт, плакатов и экспонатов, экспозиция более или менее соответствовала плану той, что должна была открыться в 1915 году[733]. Почти не упоминалась революция, и не было отражено создание новых национальных республик и областей. Вместо них экспозиция делилась на четыре общие этногеографические секции. Первая была посвящена великороссам и финнам России и ее северных соседей, вторая – украинцам, белорусам и другим, родственным им (этнически или культурно) народностям России и соседних стран, третья – народностям Кавказа, Туркестана, Крыма и части Поволжья, четвертая – народностям, племенам и родам Сибири и Дальнего Востока. Великорусская и украинская коллекции делились, в свою очередь, по губерниям – главным административным единицам Российской империи. Другим народностям, проживавшим в этих губерниях, – например, финнам и белорусам – были выделены их собственные залы. Две «неевропейские» секции (посвященные народам Туркестана, Кавказа, Сибири и Дальнего Востока) были организованы в соответствии с сочетанием «этнического типа» и быта: например, туркестанская коллекция занимала три зала, обозначенные как «кочевые народы», «полукочевые народы» и «оседлые народы»[734].