Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Сотрудничество «старых экспертов» с новыми властями помогало спасти собственность, которая стала «народной», от уничтожения. И. Э. Грабарь, А. Н. Бенуа, П. П. Муратов, В. А. Верещагин, Г. К. Лукомский, П. П. Покрышкин и многие другие активисты дореволюционного движения за сохранение памятников искусства и истории пошли на службу в новые учреждения. Создание иерархической системы административных инстанций, ответственных за охрану исторических памятников, во главе с центральным Отделом по делам музеев и охраны памятников (созданным в 1918 году и имевшим в своем штате старых специалистов, хотя возглавляла его Н. И. Троцкая) позволило воплотить в жизнь старую идею дореволюционного движения за охрану памятников, которое уже давно выступало за общенациональную координацию охранной деятельности. Национализация, помимо всех сопряженных с ней проблем и угроз, создавала и новые возможности для научных исследований. Художники, уже многие годы стремившиеся получить доступ к церковным сокровищам, в 1918 году поспешили начать «расчистку» стенных росписей в московском Андрониковом монастыре, надеясь обнаружить фрески Андрея Рублева. Следующими на очереди стояли фрески Успенского и Архангельского соборов в Кремле[1285]. Порой профессиональное любопытство и стремление изучить то, что десятилетиями запрещалось и скрывалось Церковью, брало верх над необходимостью более рациональных и уместных методов консервации и охраны[1286]. Тем не менее первые несколько лет советской власти остались в истории как период крупнейших открытий, особенно в области иконописи[1287]. В ходе изучения «глубин и подвалов» императорских дворцов на свет были извлечены исключительные находки, которые иначе погибли бы в безвестности из‐за скверно поставленного хранения. Г. К. Лукомский, возможно, проявляя чрезмерный энтузиазм, утверждал, что ценность этих находок перевешивала убытки, причиненные революцией[1288]. Лукомский, большой поклонник «имперского Петербурга», высоко ценил возможность работать в новых музеях, разместившихся в бывших апартаментах семьи последнего императора. Эксперты по «имперскому искусству» прибегали к методам, очень похожим на использовавшиеся при реставрации средневековых памятников: они стремились воссоздать «первоначальный» облик «петровского Петергофа» и «екатерининского Царского Села», удаляя «лишние слои» безвкусного и вульгарного декора, оставшиеся от последних обитателей этих резиденций[1289].

Оценка ранних советских реставрационных работ – вопрос очень противоречивый[1290]; однако при изучении того, что было сделано в сфере реставрации и охраны памятников в первые годы советской власти, в первую очередь обращает на себя внимание всплеск активности и почти неограниченные полномочия экспертов, которых сдерживала только нехватка финансирования. Взаимовыгодные отношения между советскими властями и сообществом искусствоведов и историков оставались почти безоблачными вплоть до начала 1920‐х годов, когда финансовые интересы правительства, первоначально видевшего в памятниках истории и сокровищах искусства и культурные, и материальные активы[1291], начали перевешивать все прочие соображения. Начало индустриализации ознаменовалось беспрецедентной продажей произведений искусства за рубеж[1292]. В 1930‐е годы некоторые из старорежимных экспертов – П. И. Нерадовский, А. И. Анисимов, Н. П. Лихачев и другие их современники – были обвинены в различных антисоветских деяниях и заговорах и отправлены в ссылку или лагеря[1293].