Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Однако понятие «публичной собственности», предложенное комиссией, на тот момент не получило поддержки ни от правительства, ни от ряда экспертов[494]. Проект уложения не угодил ни той ни другой стороне в дискуссии о собственности. Должностные лица правительства в отзывах на проект Гражданского уложения отмечали, что такое определение принадлежности «общих вещей» ограничивает собственнические привилегии государства в пользу «публики». Как указывал возглавлявший Министерство земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов, Комиссия по составлению Уложения «лишает казну даже тех немногих гарантий незыблемости ее распоряжения известными категориями имуществ, которые до сих пор у нее были» – а именно большими реками. Прочие критики проекта Гражданского уложения обращали внимание на то, что он излишне скромно защищает интересы общественности. Публицист М. Л. Слонимский обвинял комиссию в попустительстве собственническому индивидуализму: решение комиссии сохранить за землевладельцами ограниченные береговые права (как и их права на недра) в его глазах символизировало ее приверженность отсталым политическим и юридическим доктринам[495].

Новое Гражданское уложение так и не было принято (его проект не дошел даже до законодательных палат); тем не менее прозвучавшее в нем понятие публичной собственности находило отголоски в последующих дискуссиях. Г. К. Гинс впоследствии ссылался на предложенную комиссией концепцию в своем проекте водного закона для Туркестана[496]. Та же модель прав собственности использовалась и в проекте водного закона, составленном в 1907 году другой рабочей группой по инициативе Министерства юстиции и Министерства земледелия[497].

НАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ЭНЕРГИИ

Несмотря на непреодолимые юридические препятствия к строительству гидроэлектростанций, Министерство путей сообщения не сдавалось. Более того, оно лишь активнее взялось за работу по изучению российских рек[498], а в 1909 году приступило к составлению кадастра «водных сил» в России»[499] с целью описания семи «областей» «залегания белого угля». В 1914 году министерство подало на одобрение в Государственную думу новый проект улучшения условий судоходства на Днепре[500] и строительства небольшой ГЭС, хотя существовал и альтернативный проект, разработанный видным инженером Б. А. Бахметевым (после Февральской революции он стал послом России в США) для синдиката из трех банков во главе с А. И. Путиловым и А. А. Давидовым и предлагавший гораздо более эффективный метод производства электроэнергии[501]. Однако главное преимущество этого проекта, как утверждали промышленники, заключалось в том, что он не нарушал прав собственности: Путилов и Давидов в конце концов выкупили право на эксплуатацию силы падающей воды у группы землевладельцев (графа И. И. Воронцова-Дашкова, В. И. Маламы, графа И. В. Стенбок-Фермора и генерала А. Н. Синельникова, которые несколькими годами ранее препятствовали строительству гидростанции)[502]. Предприниматели из других регионов со временем тоже начали скупать земли вокруг рек с тем, чтобы узаконить свои притязания на воду (например, Петербургское (впоследствии Петроградское) общество по передаче силы водопадов истратило 6 млн рублей на покупку четырех водопадов: трех на реке Вуоксе в Финляндии и «водопадного имения» на Волхове)[503], и пытались получить концессии на электрификацию[504]; как мы увидим далее, эти средства были истрачены впустую, поскольку правительство уже подготовило закон об экспроприации водопадов. Между тем на российских реках было возведено несколько небольших ГЭС, «принадлежавших» владельцам предприятий; и все же Россия с ее пятнадцатью маленькими ГЭС очень сильно отставала от большинства европейских стран и США[505].