Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Эта дискуссия представляла собой выразительную прелюдию к последующим дебатам об отношении государства к общественным ресурсам. Она четко выявляет камень преткновения, о который спотыкались попытки осмысления понятия «общественная собственность»: кто является субъектом общественной собственности и кому принадлежат общие вещи? Эксперты отвечали на этот вопрос по-разному, и их точка зрения нередко определялась их политическими склонностями. Так, П. Е. Казанский, профессор международного права, впоследствии ставший видным членом националистического и правомонархистского движений, предпринял теоретическое осмысление прав собственности в двухтомной монографии о водных правах, написанной в 1895 году. Казанский, в отличие от Базанова, оправдывал национализацию воды и предлагал передать собственность на воду государству: «Лозунгом нашего времени является огосударствление судоходных рек. Можно думать, что в недалеком будущем экспроприация распространится и на реки несудоходные, а быть может и на все потоки воды вообще»[489]. Особого внимания заслуживает следующий момент в работе Казанского: он использовал термин «экспроприация» как синоним восстановления правомочности «общественных интересов», но при этом четко объяснял, что не собирается проводить различие между государством как частным собственником и государством как управляющим, выступающим от имени нации (в противоположность многим европейским юристам)[490]. Казанский возмущался попытками «представить собственником публичных вещей публику, общество». В глазах Казанского неорганизованная общественность не могла являться субъектом прав собственности: «Общество, взятое помимо государства, не есть субъект права, а государство само есть общество»[491].

Однако у этой проблемы имелось теоретическое решение: построение многоуровневой структуры собственности на воду, сочетающей в себе ограниченное право частной собственности с главенствующим принципом общественной собственности как формы публичного пользования (при отсутствии непосредственных полномочий собственника). Эта компромиссная формула нашла воплощение в новом проекте Гражданского уложения, составленном группой выдающихся русских юристов[492].

Комиссия по составлению Гражданского уложения занималась вопросами прав собственности как раз в те годы (1901–1903), когда внимание общественности было привлечено к проблеме Днепра. Составители законопроекта пересмотрели определение «государственной собственности», содержащееся в Гражданском уложении Сперанского, устранив из списков государственного имущества ряд сомнительных объектов. В проекте нового уложения проводилось различие между двумя видами собственности: государственной (которая была объединена в одну категорию с «казенной» собственностью) и новой категорией «публичной собственности». Согласно статье 53 нового Уложения, «те имущества, которые, состоя в ведении или в собственности государства, городских, земских или сословных обществ, предоставлены в общее пользование всем и каждому, называются публичными, как-то: пути сообщения сухопутные и водные, улицы и площади в городах и селениях и вода в руках и других открытых для общего пользования водовместилищах. Имущества сего рода, доколе сохраняется публичное их назначение, не могут быть предметом таких действий, сделок и распоряжений, коими нарушалось бы установленное законом право общего пользования ими»[493]. Смысл нового термина прояснялся в комментарии к этой статье. В нем признавалось, что «имущества эти смешиваются иногда с государственными или казенными, но их следует отличать». Сущность данного вида собственности, согласно разъяснению комиссии, заключалась не в природе собственника, а в общественной значимости данной собственности и ее ценности как вещи общего пользования. Этот аргумент снимал прежние вопросы о «субъекте» общественной собственности (то есть о том, кто является ее владельцем): все обладали правом пользоваться общими вещами, и, соответственно, государство обладало лишь ограниченными административными полномочиями для контроля доступности общественных ресурсов. Проект уложения однозначно ограничивал сферу частной собственности на воду: частными могли считаться лишь небольшие водоемы (пруды, ручьи), расположенные в пределах одного земельного надела. Тем самым уложение устраняло основания для притязаний частных лиц на воду Днепра, Волхова и других рек – притязаний, препятствовавших реализации гидроэнергетических проектов.