Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

По пути в Семиречье и Туркестан Гинс задержался в Тифлисе, чтобы ознакомиться с местной практикой водопользования и применением закона 1890 года, о чем, как он сам (может быть, ошибочно) заявлял, никто из должностных лиц Переселенческого управления не имел ни малейшего понятия. Вернувшись в Петербург, он составил отчет, впоследствии дополненный и опубликованный[528]. Сдав экзамены в университете, Гинс вошел в штат Переселенческого управления и принял участие в разработке водного закона для Туркестана

[529]. В отличие от закавказского закона, создававшегося в Тифлисе, закон для Туркестана составлялся в Петербурге известным экспертом по водному праву, юристом и гидротехником Д. С. Флексором. Законопроект, обсуждавшийся в соответствующей комиссии при участии представителей министерств, был направлен в Ташкент лишь для формального одобрения. Несмотря на то что региональная администрация выдвинула ряд возражений против концепции закона, он тем не менее был утвержден имперскими властями в 1916 году.

Предложенный для Туркестана проект водного закона опирался на обширную проработку различных теорий и, что более существенно, местных практик водопользования и представлений о ней. Если в 1880‐х годах чиновники из Тифлиса и Петербурга могли полагаться лишь на немногочисленные русские и европейские теоретические описания исламского права, то теперь в их распоряжении имелись подробные сведения о практиках водопользования, полученные из округов каждой из пяти туркестанских областей. Эти материалы демонстрируют огромное разнообразие представлений о правах собственности на воду, которые ни в коем случае не могли быть сведены к какому-то единому «мусульманскому водному праву». По словам экспертов, местные мусульманские правоведы в большинстве своем считали, что права государства распространяются лишь на воду больших рек и каналов, построенных за его счет. Этот вывод резко противоречил широко распространенной (среди русских чиновников) идее о том, что в исламском мире вода принадлежит только правителю. Вода, взятая из больших рек, уже не принадлежала государству: она становилась собственностью отдельных лиц либо обществ. Более того, налоговым комиссиям, производившим учет земельной собственности в Туркестане, часто предъявлялись вакуфные грамоты, согласно которым вода (без земли) становилась объектом вакуфа и, соответственно, отчуждаемой собственностью[530]

.

Таким образом, составители водного закона для Туркестана, в отличие от их предшественников, не могли опираться на придуманное «мусульманское право» и вынуждены были изобретать новое европеизированное обоснование монополизации воды государством. Гинс разработал теоретическую основу для огосударствления воды в Туркестане и создания общественной собственности по европейскому образцу. Он утверждал, что современные европейские представления о правах на воду проистекают из римского правового режима общего использования res publica, согласно которому государство «не проявляет к воде никаких имущественных прав»

[531]. Согласно этой трактовке, вся вода являлась общественной собственностью, однако за землевладельцами (частными землевладельцами, общинами и государством) могло сохраняться право узуфрукта[532]

. В этом состояло главное различие между законом для Закавказья, который лишал государство права доступа к водоемам, расположенным на частных земельных наделах, и законом для Туркестана, вообще не допускавшим каких-либо «частных» вод, где бы те ни находились[533].