— На английском и пообщалась бы, — обиженно отвечала Марина. — Учительница в школе ещё говорила, что у меня большие способности к языкам.
— Ну-ка давай проверим, — ответил я и перешел на язык Шекспира.
К моему большому удивлению, она вполне сносно понимала английскую речь и могла сформулировать ответ. Со сленгом, правда, проблемы имелись — чересчур правильным и литературным её язык был, что я и сообщил ей тут же. Она посидела немного, надувшись, а потом поняла, что похвалы в моём отзыве пожалуй, что и перевешивали критику.
— Научишь меня этому сленгу, Серёжа?
— Какие вопросы, научу, конечно. Однако ж мы почти приехали.
За окном в это время мелькнуло название «Лакинск».
— Эх, хорошо, когда пробок-то нет. В Америке совсем не так.
— А как в Америке?
— Там пяти и шестирядные хайвеи наглухо стоят в часы пик, не чета нашей скромной М7. В крупных городах, конечно, и рядом с ними. А если подальше отъедешь, там сплошная пустыня…
— С верблюдами? — уточнила она.
— Я это в переносном смысле сказал про пустыню, но на юге у них бывает и натуральная, с верблюдами, перекати-поле и койотами.
— Интересно, — задумалась она. — Я в пустыне ни разу не бывала.
— Не жалей, ничего там хорошего нет. Особенно, если в песчаную бурю угодишь, это ваще пипец.
А мы тем временем миновали Балашиху и МКАД, точнее то, что в те былинные времена так называлось, и катили уже по шоссе Энтузиастов.
— Эх, как навигатора-то не хватает, — заметил я.
— Какого навигатора?
— Хреновина такая электронная, сама подсказывает, где и куда свернуть, чтоб доехать до цели кратчайшим путём.
— Давай я буду твоим навигатором, — взяла она в руки карту Москвы, — нам вот сюда вот? В это место с красным кружком?
— Точно. Раз вызвалась, то давай уже подсказывай вместо электроники.
— Через центр поедем или по Садовому? — деловито спросила она через десяток секунд.
— Через центр это уж слишком экстремально… хотя давай попробуем, — согласился я.
— Тогда едешь по Энтузиастов, пока она не закончится, это еще километров пять.
— А потом?
— А потом на Николоямскую и когда упрёшься в речку, сворачиваешь налево на набережную И вдоль Кремля до Боровицких ворот.
— Ну ты прям настоящий штурман, — восхитился я, — прирождённый, можно сказать.
Так за разговорами мы незаметно и до Баррикадной добрались, а оттуда до Малой Грузинской рукой подать, только миновать два пруда, Большой и Малый Пресненские.
— Вон его дом, — ткнул я пальцем в краснокирпичную 14-этажку, выгнутую очень хитрым зигзагом. — Сейчас бы найти, куда машину приткнуть.
Но опасения мои оказались напрасными, места для парковки вокруг и около было сколько душе угодно. И запрещающей разметки не нарисовали, не придумали её, наверно, пока. И паркоматов ни одного не видно было. Так что загнал я свою копейку в укромный уголок напротив входа в подъезд.
— Надо бы звякнуть сначала, — сказал я, доставая из кармана мобилу, — а то может неудобно получиться.
Трубку опять взяла Ольга, которая сразу же и сказала, чтоб заходил.
— Я не один, со знакомой одной, — ответил я.
— Ну значит вместе и заходите. Номер квартиры-то помнишь?
Я помнил. Домофона здесь не было (хотя в стране они потихоньку начали появляться), дежурного тоже никакого не оказалось, так что мы сразу поднялись на лифте на искомый этаж, а по дороге я давал последние наставления Марине.
— Ничему не удивляйся, там самые неожиданные люди могут оказаться, это раз. И ещё я что-то хотел сказать… да, не лезь к Володе с автографами, он их никому не даёт… ну пять лет назад не давал, но будем считать, что его привычки не изменились. И много алкоголя не пей, я не знаю, как он на тебя действует, возись потом с тобой…
Дверь открыла всё та же Остроумова, я вручил ей заготовленные ещё в Горьком цветочки (ничего особенного, но букетик аккуратный), представил Марину, и Ольга провела нас через тёмную почему-то прихожую в гостиную, где, как вы наверно уже и сами догадались, стоял стол с закусками и бутылками и стулья с сидящими на них гостями. Шесть штук их было, гостей, пятеро вполне ожидаемых (Сева Абдулов, администратор Янклович, золотодобытчик Туманов, Кохановский и Говорухин), а вот шестым был Андрюша Миронов, тот самый Геша Козодоев, да. Какой-то он невесёлый был, Миронов, сидел с потерянным видом, я сразу вспомнил, что через год с небольшим он умереть должен, прямо на сцене.
— Привет всей честной компании, — сказал я с порога, — очень рад всех вас видеть. А это Марина, друг… точнее подруга детства, — представил я её.
Высоцкий встал со своего места, обошёл стол справа, поздоровался со мной, потом с Мариной, задержав на ней взгляд чуть дольше, чем на мне (ну надо ж, сказал он вполголоса, и здесь Марина), и пригласил за стол. Места нашлись в дальнем конце, между ним и Мироновым.
— Ну давай, рассказывай, — сказал он мне, когда разлили спиртное, Оле и Марине вино какое-то красное, остальным Столичную, — а то мы одними слухами о тебе питаемся.