In medias res

Отец написал маме в Москву, что ее перевели в Петроград, на медицинский. Она приехала и вот в огромном коридоре Университета ищет себя в списках… Встретились с Клавдией Николаевной Маториной из Маршанска – земляки! – и тут же подружились, хотя та была на 10 лет старше. Когда они, наконец, нашли свой список, мама и узнала, что ее перевели не на медицинский, а на биологический. (На медицинский – мест не было). Рядом с ними оказался студент, – он уже заканчивал Университет по Биофаку. Занимался ихтиологией. Но у него еще были «хвосты» чуть ли не с первого курса. Тогда это не возбранялось. «Маленький хвостик» – как говорил он, – по экологии, книжка тонкая. И еще – по политэкономии. Всё это быстро выяснилось. Разговорились сразу. Потом встречались в Университете, обменивались вопросами. Настало время сдавать экзамен по политэкономии. Книжки нет. Сказала об этом знакомому студенту, звали его Михин, Виктор Сергеевич. Он ответил, что книжка у него есть. – «Приходи, будем вместе заниматься. Мне тоже сдавать». «Провожал меня, – рассказывает мама, – Гришка Левин, маленький такой, тоже за мной ухаживал… А мне это было безразлично. Шли на Коломенскую, где жил Михин. Гришка остался ждать внизу. Я поднялась. «Ну, давай заниматься! Я, – говорит он, – буду читать. А ты слушай!» Потом спрашивает: «Ну, понимаешь что-нибудь?» – «Нет, ничего не понимаю! Давай лучше я буду читать!» Читаю я, тоже долго. Потом спрашиваю: «Понимаешь?» – «Нет, не понимаю!..» Так мы и промлели друг против друга… И ничего-то красивого в нем не было, а вот притяжение какое-то внутреннее… Вдруг спохватилась: «Ведь меня ждут!» «Прозанимались» так больше двух часов… Выхожу – Гришка действительно ждет! – «Чего же ты не ушел?» – «Да ведь поздно. Кто же тебя проводит?..»

…Потом уже – это было ранней весной 28 года. Скоро ты должен был родиться. Продавали фиалки. Да. Фиалки, – у антикварного магазина, на углу Невского и Гоголя. Ехала с работы на «восьмерке» и сощла. Покупаю фиалки. И вдруг вижу – Михин! Он посмотрел на меня – всё понял. Постояли. Поговорили. Я спросила: «Куда ты уезжаешь?» – «В Астрахань». Он крепко пожал мне руку и пожелал счастья…

…И еще была встреча. Наверное, через год мы с Николаем Николаевичем Богдановым-Хотьковым поехали на экскурсию в Крым. По приезде разместились кое-как в небольшом низком домике. И тут налетел шквал. И началось землетрясение! Первый удар! Богданов-Хотьков приказал всем держаться вместе, не расходиться. Затем – во время затишья – стали выбрасывать из окон свои вещи. С кутелями, узелками расположились на дворе. Конечно, не спали. В три часа ночи – опять толчок. Земля ходуном пошла. Держимся за руки, а нас качает из стороны в сторону. Животные разбежались, голосят. Образовались огромные трещины, провалы, – не перешагнуть! Да и пройти-то не везде можно. В шесть утра – еще удар. Богданов-Хотьков распорядился, – чтобы собираться к отъезду… Вдруг слышу – откуда-то издали кричат: «Николай Николаевич!» – Идут двое мужчин. От нас их отделяет провал. Кое-как перебираются через него. А один из мужчин, еще, видно, не перейдя трещину, спрашивает: «Скажите, Николай Николаевич, Киреева у Вас в группе?» – «Да, она здесь!» Мужчина приближается. Это и был Михин…

Надо было уезжать. Наши две арбы погрузились.

Такая история… А ведь и не поцеловались даже…

* * *

«Помню, однажды, – мы уже жили на Измайловском, – брат Всеволода, Лев, – он преподавал гимнастику на улице Красных курсантов, – принес огромный каравай хлеба. «Я перебьюсь, у товарищей корки остаются». Мы существовали на стипендию Всеволода, было голодно…

Человеческие отношения измерялись тогда – то буханкой хлеба, то – кроватями… Их доставил нам Евгений Николаевич Турчанинов, (должно быть, списанные, со склада). В революцию отца его буквально растерзали. Евгению Николаевичу пришлось бежать из Киева в Рогачев. Там у них тоже дом был. Он книгу своей родословной показывал, – из дворян. А встретились так. Было как раз наводнение. 24 год. Вдруг звонок. Открываю. «Можно?» – «Пожалуйста, заходите!» – «А что же Вы не боитесь?» – «А чего мне бояться? – У меня нет ничего». (Снимали комнату у Матильды, и она, когда изменили систему оплаты и стали платить в жакт, всю мебель из комнаты забрала). Спали на полу, на одном одеяле, накрывались – другим. Хозяйка – Матильда – презрительно звала нас «мухоброды»…

Ну, Евгений Николаевич идет со мной в комнату, осматривается: «А где же вы спите?» – «Вот, на полу». – «Так, так… Будем жить вместе. Нас сюда поселяют» Наверное, потому поселяли, что у Лины Владимировны, жены Евгения Николаевича, мать была знакома с хозяйкой. Должно быть, разговор зашел о ней. У меня вырвалось: «Уж больно она злая!» – «А нам наплевать на нее», – успокоил Евгений Николаевич.

Лина – немка. Недели две-три со мной не здоровалась, а потом всё хорошо было. И Норка, и Вовка, их дети, постоянно ходили к нам. Норка ваксы наелась у меня под кроватью. Я – в ужасе!.. А Евгений Николаевич смеется: «Не волнуйтесь, ничего не будет!»

* * *