In medias res

Рассказывая, мама отдавала мне свое последнее, что еще оставалось у нее. И, может быть, самое дорогое, сокровенное. Больше у нее ничего не было. Никаких вещественных ценностей за всю жизнь не накопилось…

Я никогда не расспрашивал ее специально. Рассказы завязывались сами собой. И для меня эти крохи воспоминаний – как прощальный подарок.

Наши отношения с мамой не знали и тени – модного нынче между родителями и детьми – панибратства. Но и дистанции меж нами не было. Мама мне всегда доверяла. И вот, в последние месяцы и дни своей жизни как бы совсем открылась, выказывая высшую степень доверия. А что может быть дороже?..

Она не была верующей, религиозное ханжество ее отвращало. Но была – человеком служения, для которого нечто святое представляют сами человеческие отношения, бытие человека. Мне кажется, что в последние свои дни мама испытывала потребность в исповеди. Причем, – передо мной, сыном. Это и удивительно, и понятно. Она искала – естественного для каждого человека – оправдания своей жизни. Возможно, – подсознательно – хотела «закрепиться» во мне…

* * *

Как раскрутился этот разговор, (когда Нюра ушла что-то готовить на кухню – при ней мама, наверное, не стала бы говорить), я уже не могу восстановить в памяти. В этом не было ничего нарочитого. Всё именно раскрутилось, само собой, непроизвольно, лишь потянулась какая-то ниточка… Какая – так ли уж важно. Но ясно было, что маме хотелось сделать это признание. Оно было после очень глубокого приступа и имело смысл и последнего слова, и покаяния. Мама говорила о своем единственном «грехе» и, может быть, своей единственной любви…

Они работали вместе у Артура Артуровича Ячевского. Летом выезжали куда-нибудь для сбора материала. Ячевский руководил лабораторией по фитопатологии. «Одним из его учеников был Всеволод (тоже Всеволод!) Сергеевич Зеленецкий. Очень пунктуальный, въедливый, напористый. Вероятно, – в задатках своих – настоящий ученый. Родом из Калуги. Отец занимал какую-то важную судейскую должность, – как это называется – адвокат, судья? Нет, не так. Ну, не важно. Важно, что из культурной семьи.

Ячевский всё время как бы поощрял наше общение. Приедем куда-нибудь в деревню, а он дает задание: «Воля и Вера, возьмите ведро и пойдите, разыщите молока!» И когда я заболела, Ячевский его прислал: «Навестите Веру». И он пришел. Я испуганно смотрю на него – мол, как же ты посмел?! А он говорит: «Мне Артур Артурович поручил». Помнишь фотографии, где я в постели сижу, ты у меня на руках. Так это он фотографировал. Он был очень душевный. Совсем не такой, как твой отец, – между нами настоящей душевной общности не было, и жизнь прошла тусклая… А с Всеволодом Сергеевичем всё было по другому. Он хотел узаконить наши отношения: «Поедем к моим родителям. Они очень хорошие». – «Да как же я приду к твоей матери с ребенком не твоим, а чужим?» Он задумался, как видно, представляя себе сцену… Но всё равно не отказался от своей мысли. «Я уверен, что и отец меня поймет, и мать. Вот только разве что старшая сестра…» К ней он относился как-то настороженно. А брат его приехал в Ленинград, – тогда трудно было с работой. Он устроился кассиром в зоологический сад. Меня с ним Всеволод Сергеевич познакомил. Но потом – мне неудобно было признаваться… (Я не мог не подумать: ведь почти каждый день мы с мамой ходили в парк и нередко заглядывали в зоосад!) Никто ничего не знал. Даже – Нюра. А ты уже подрастал. Как я тебе объясню? И имею ли я право отнимать у тебя отца? Я так Всеволоду Сергеевичу и сказала, когда он предложил…» – «Ты просто не хочешь порывать с мужем…» – «Нет, я не могу лишать ребенка – отца». – «Ну, почему – лишать? Он как был, так и будет…» Но мне казалось иначе…

И вот Всеволода Сергеевича послали в дальнюю командировку, куда-то под Владивосток. А я заболела, меня мучили почки. Приходит Лёнечка Барышников, приятель твоего отца, в меня влюбленный. Трогательно спрашивает: «Вера, чего бы Вы хотели?» А я ему говорю, чтобы только отвязаться: «Варенья». Смотрю, на другой день, и правда, приносит банку варенья. И где только он ее достал?.. А однажды пригласил нас со Всеволодом, твоим отцом, в Петергоф. Я в Петергофе, стыдно сказать, до этого не была. Отец твой, конечно, отказался перед самой поездкой, – дела, мол, какие-то. И мы поехали вдвоем. И, конечно, Лёнечка благоговел передо мной, объяснялся в любви, предлагал ехать куда-то на его родину, на Северный Кавказ. Но меня ни Кавказ, ни Лёнечка не волновали. Я постаралась, чтобы наша поездка была экскурсией и только…»

– Так как же сложилась судьба Всеволода Сергеевича? – спросил я.

– «Он поехал в командировку на Дальний Восток. А я больна…