In medias res

Однажды приходит в больницу твой отец, приносит плитку шоколада: «на-ка, вот тебе, ешь!» – «Спасибо»… Раскрывает и потихонечку всю ее и уничтожает. Я ни кусочка так и не попробовала… Да, о чем же я?.. Как сложилась судьба Всеволода Сергеевича?.. Пишу ему письмо: «Прости меня и прощай. Не поминай лихом. Мы не должны больше встречаться. Я не могу…» – Всего несколько слов. Потом Галина, подруга моя, рассказывала, что ее знакомый, который был вместе со Всеволодом Сергеевичем в командировке, видел, как тот получил письмо. Прочитал и прямо окаменел… Но он вернулся. И снимал комнату на Васильевском. Крохотную. И если занавеска была задернута, – значит, его нет дома. А если окно оставалось полуоткрытым, значит, он здесь. И я к нему приходила, но редко. А он высматривал меня из окна… Однажды сказал: «У меня билеты в театр». И зашел за мной. Тогда мама гостила у нас, Мария Федоровна. У меня было темное платье с высоким воротником, единственное платье за всю жизнь… У него сзади – крючки. Я маму прошу застегнуть, а у нее никак не получается: «У меня пальцы корявые»… Тогда он говорит: «Разрешите мне!» И застегивает. Вот такие детали… Зачем говорю? – Не вылетело из памяти… А он отошел, посмотрел: «Вера, тебе так идет это платье!» – Единственное за всю жизнь…

А потом он уехал. И я написала ему письмо. Очень короткое. «Прощай и прости. Не могу…» Прошло время какое-то. Он как ученый идет в рост. Галина говорит, что собирается симпозиум. А я уже не работала в лаборатории у Ячевского. Артур Артурович заболел. Приехал какой-то очень резкий человек. Стал всех вызывать по одному. «А где Ваш брат?» Я сказала, что в Москве. Учился, а теперь работает. Вроде, и весь разговор. Но стало страшно… Ты подрастал… Ну, и пришла я на симпозиум. Поздоровались с Всеволодом Сергеевичем – при всех, в общем ряду. Он делал доклад. Я немного послушала и потихоньку ушла. Было очень горько… Ты прости мне мою исповедь. Всё, как подруге, рассказала… Не презираешь меня?..»

– Выходит, я был тем зайцем, который перебежал тебе дорогу. Из-за меня скомкалась твоя жизнь?

И мама ответила как-то очень просто и спокойно: «А кто знает, может быть, если бы всё и получилось так, как хотелось, тогда бы и света такого не было? В реальности всё не так получается…

Письма и фотографии я все уничтожила…»

* * *

После болезни мама, (захватив с собой меня, – в первый раз мне было три года, а во второй – четыре, так что я кое-что смутно помню), поехала в Даниловку, деревню под Москвой, километрах в шести от станции Белые столбы. Блаженное место, которое видится мне светлым раем детства. Там – и сад с яблонями, сливами, вишнями; и ажурный березовый лес со стоящими повсюду грибами; своими красными шляпками – в зеленой траве – они одаривали настроением праздника. Была и конюшня, с крепким запахом дегтя, и сеновал, с другим – легким, солнечным – запахом, где мы с мамой спали и куда ранним утром приносили парное молоко. Однажды хозяин сказал маме: «А тебе не страшно на сеновале?» – «А чего бояться?» – «Да ты ведь еще совсем молодая! Посмотри на себя в зеркало!» Мама посмотрела и засмеялась: зеркало было сплошь засижено мухами. Но о них я уже не помню…

* * *

И еще воспоминание о жизни в Даниловке. Анька, (Анна Николаевна), жена маминого брата Сашки, была в расстроенных чувствах и решила пойти в лес. Но тут надвинулась темная туча. Назрела и разразилась гроза. Мама побежала в лес, стала звать Анну Николаевну. Та откликнулась. Выходит навстречу и крестится: «Господи. Помилуй! Господи, помилуй!» – На бегу, под дождем. Споткнется, поднимется и опять крестится. Наконец, дома! Переоделись… Мама подтрунивала: «Что же ты, коммунистка, Господа вспоминаешь?»

Это было в самом начале тридцатых, 31-ый или 32-ой год. Время безоглядного и безбожного энтузиазма…

* * *

«Помню, – ты еще маленький был, – приходит ко мне какая-то женщина: «Я такая-то, здравствуйте!» – «Здравствуйте!»… Вся подтянутая, завитая. – «Хотела с Вами поговорить, познакомиться». – «Ну, проходите»… И стала всё осматривать. И одну комнату, и другую. «Как вы тут живете со Всеволодом Ивановичем?» – «Как? Хорошо». – «Ну, а бывает, что он поздно приходит?» – А к этому времени у него уже был роман с Соловьевой, матерью Инги. Она архитектором была. И они с друзьями собирались вместе, компанией. В темноте голые танцевали. Не знаю уж, только одни женщины или и мужчины?.. Всеволод потом рассказывал… Сам-то он вообще не танцевал. (Впрочем, и я тоже). Так вот, эта женщина – с работы Всеволода – всё оглядывает, выспрашивает. Поздно ли приходит, ночует ли дома? Я говорю: «Ну, бывает, задерживается на работе, когда срочные дела. А так – всё хорошо». Пыталась и в интимные отношения залезть. Тут уж я дала ей понять, что это дело двоих… Когда Всеволод пришел, я ему всё передала. И он сказал: «Молодец, что так держалась». Конечно, в наших отношениях уже тогда была трещина…