In medias res

Познание и прогресс, очевидно, категории нераздельные. Л. Ткаченко пришел и сказал: «Надо запретить строительство всех АЭС, пусть будет меньше автомобилей и капроновых чулок! Ведь раньше и без них жили! И ничего!» Но всё, должно быть, не так просто. И дело даже не в том, что инерция запущенной в ход машины цивилизации слишком велика и машину эту не остановить. Наверное, дело в том, что познание немыслимо без эксперимента, практики, соприкосновения с реальностью. Познание – в его определенном, «западном» варианте – немыслимо без понятия прогресса. Его трагедийности. И прогресс невозможно остановить потому, что невозможно остановить познание. Вот почему так опасно было прикасаться к плоду познания! Но кто сказал, что такова единственная ориентация познания?! При иной – интравертной – его ориентации технологический прогресс тормозился. Не ради ли этого в буддизме были запреты на добычу металлов из недр земли, что помогало сохранять баланс между человеком и природой, поддерживая экологичность цивилизации.

* * *

По-видимому, факт осознания какой-либо закономерности в известной мере меняет и саму закономерность. Реальная история ускользает от прорицаний, в том числе и научных. И всё совершается далеко не так, как планируется. Даже пессимистические прогнозы держат свою фигу в кармане – крупицу оптимизма, надежды на то, что будет всё равно не так, как ожидалось. И здесь – еретическое! – зерно «контрэсхатологии»!..

* * *

И впрямь время – энергетический процесс. А энергия, заключенная в нас, ищет соответствующего себе сопротивления. Каждого зацепляет «свой» случай. Каждый настроен на определенную волну, принимающую посильные для него истины. Из этого слагается судьба: то, что идет нам навстречу как случайность – одна из множества возможностей будущего – уходит в прошлое как необходимость. С лица – случай, с затылка – рок! Но этот случай, эта возможность в каждый данный момент выбирается нами посильно, для нас – оптимально; потому она и является «нашей» судьбой.

* * *

Человек абсолютно бесхитростный, Нюра – пример удивительного мужественного спокойствия в отношении к судьбе. Вспоминаю два эпизода, характеризующие реакцию моей тетушки на сопряженную с судьбой неизвестность.

Нюра рассказывала о том времени, когда она дежурила у Аси, в Институте скорой помощи и приходила только на ночь в мою мастерскую, находящуюся неподалеку. Добраться до нее было куда легче, чем до дома. «Как-то пришла и почти сразу же свалилась – так устала. Легла, где и всегда устраивалась, в маленькой (асиной) комнате. Лежу и вдруг слышу: за стенкой кто-то дернул окно, а потом – спрыгнул на пол… У меня сердце замерло. Наверное, через чердак на крышу вылез, ну, и… Что делать? Сейчас встану – посмотрю. Нет, думаю, зачем же я ему навстречу пойду. Пусть уж он сам ко мне приходит, – убивает!.. Утром просыпаюсь – жива. Тихо, никого не слышно. Встаю. Иду в большую комнату. И – такая картина: окно распахнуто, а цветок в горшке – на полу, горшок разбился. Ветер надебоширил…»

* * *

Еще случай… Году в 32-33-м Нюра была в командировке, на Урале. Работали где-то под Свердловском. И вот ее рассказ о том, что с ней произошло. «В свободный день пошла я в лес, за грибами. Захватила с собой в узелке кусок хлеба. Выкупила по карточке и, не заходя домой, отправилась. Иду и чувствую – кто-то смотрит мне в затылок. Думаю: обернуться или не обернуться? – Была не была! Оборачиваюсь – в трех шагах от меня стоит мужчина. Исхудавший, потемневший лицом, страшный. «Я тебя убью!» – говорит. А я почему-то вдруг успокоилась. «У меня ничего нет. Вот кусок хлеба только. Хотите – берите!» – «Хлеб?! Мне?» – Берет, а у самого руки дрожат. И вижу – плачет. «Ребятишкам отнесу! Спаси тебя Бог!»… Такой там голод был. А мы итеэровскую карточку получали. И не знали…»

* * *

Духовные качества Нюры помогали ей. Но они сочетались с проявлением едва ли не детских эмоций. Больше того. Нюра демонстрировала: каприз, упрямство – тоже форма отстаивания собственной личности, когда других средств самоутверждения не остается… После всех тяжелых недель ухода за мамой, после ее похорон, Маша предложила Нюре вымыть ее, предложила в первый же свой свободный вечер, накануне Нового года. И что же? Нюра – на дыбы! – «Я еще не готова к этому! Какой для меня Новый год! Я – больной человек! (Она действительно несколько дней тому назад упала). Мне будет холодно! Да что я вам кошка, с которой поступают, как хотят?!» И, обращаясь в мой адрес: «А ты в заговоре с Машей, ты у нее в подчинении!» И т. д. И т. п. Когда Маша ее, все-таки, вымыла, звонит мне: «Простите меня, бунтарку! Такое облегчение!..»

Вот тебе и притча о свободе воли…

По стечению разных обстоятельств своей семьи у Нюры не сложилось. Но и одинокие люди оказываются очень и очень нужными, если они себя кому-то посвящают… А жизнь Нюры – сплошное посвящение. Причем, без малейшей позы. Как будто по призванию. По велению судьбы…

* * *