Иначе не могу

Подруги прозвали Римму человеком, состоящим из прихотей. Взбрело в голову поехать на отдых в верховья Юрюзани — уговорила очень занятого Сергея. Потом влюбилась в самолеты — наверно, потому, что они постоянно бывали в аэропорту, подолгу сидели в уютном тихом кафе, глядя на волнующую аэродромную жизнь. Но дальше прыжков с вышки дело не пошло — Римма внезапно утеряла интерес к «пятому океану». Зато появилось новое занятие — крутить голову тишайшему аспиранту Роману Горбачеву, который обалдел настолько, что через две недели сделал ей предложение, хотя их отношения ограничивались случайными встречами. А разъяренному Сергею отвечала: «Да пусть его! Я же тебя люблю, чудак!» И добавила: «Посмотри на Лариску Корепанову. Видная же девчонка! Парни от нее без ума. Нет, вбила себе в голову: пойду в аспирантуру, наука для нее — все. И чахнет ночами. В одном платье круглый год, с хлеба на воду перебивается. В кино уж сколько не была. За собой не следит. Какие косы носила — прелесть. А глазищи? Тонешь в них. Да пропади она, наука, в таком случае. Хоть, может, и есть в ней струнка научная, а все же живем один раз. Я деда одного вспоминаю. У него любимая поговорка была: «Умру, а ногой дрыгну!!» Понимаешь?»

Как-то они пошли на фильм о рыбаках. Зрителей в зале почти не было. Сергей смотрел на ее маленькие пальцы, покойно обхватившие подлокотник, покатые плечи, на прядь, изогнувшуюся веселым вопросительным знаком, и вздрогнул от ее близости и какой-то беззащитности. «Ты так дорог иногда мне, Сережа, что мне страшновато ночью одной…» В фильме пели песню, необыкновенно волнующую своей простотой:

Не надейся, рыбак, на погоду,
А надейся на парус тугой.
Крепкий парус тебя не обманет,
А обманет туман голубой.

Не сразу понял он, почему так неистово нежна была в тот вечер Римма. Она сказала ему впервые, бесстрашно приложив его ладони к тугой своей груди: «Я останусь у тебя до утра, Сережа». Не понял ее решимости переступить грань того, о чем до этого и слышать не хотела. Не понял слез, потом душивших ее.

Весть о ее замужестве он воспринял как неудачную шутку. Но когда слухи подтвердились — он узнал правду, вернувшись с преддипломной практики, — окаменел. И несколько дней не появлялся на улицах. Постепенно всплывали в памяти мелкие штрихи в их взаимоотношениях, которым он раньше не придавал особого значения. «Сережа, не надо делать все в лобовую! Всю жизнь тебе суждено получать шишки. Ну, скажи на милость, зачем ты попросил снизить тебе оценку по курсу спецмашин? Глупая принципиальность. Тебе же хуже — повышенной стипендии лишился». «Господи, не завидую твоей будущей жене: все должно быть так, как хочешь ты». «Неужели ты не сможешь остаться после окончания? А обо мне подумал? Что я буду делать там, в твоем городе, со специальным образованием? Участвовать в драмкружках? Вести кукольный театр? Ну и уезжай. Целуйся со своими скважинами». «Нам нет никакого дела, что он развратник. Он талантливый артист. Ну, знаешь, святых сейчас не сыщешь». «Ох, Сереженька, с такими характерами, как у нас, нам вместе не быть».

Мог ли он подумать, что подобные «мелочи» выльются в такой удар? Нет, какой идиот придумал, что «милые бранятся — только тешатся?»

Насчет того, кто ее муж, сомнений не было. Конечно, тот самый молодой поэт, с которым она познакомила его однажды — общительный, свойский парень, о стихах которого ходили разговоры. Римма несколько раз говорила о нем, о его явной симпатии к ней, телефонных звонках. «Я с ним в кино два раза ходила. И в ресторане обедала. Домой звал — не пошла: ты же бешеный. Знаешь, кто у него отчим?» — Она назвала фамилию директора крупного нефтехимического комплекса. Сергей, никогда не надоедавший ей чрезмерными посягательствами на ее свободу, воспринял ее флирт как очередное чудачество.

Перед отъездом Сергея на практику они поссорились. Но трудно было предположить, что ссора окажется действительно последней.

Прошлое всегда оттеняет настоящее, как бы высвечивает его. Сергей думал, что это все-таки, наверно, похоже на мужество — встретить ее через два года на улице, фамильярно положить руку на плечо, посмеиваясь, расспрашивать, как жизнь молодая, ощущая ладонью нежное тепло тела, близко заглядывать в черные глаза и в то же время запоздало отмечать, что крошечный пацаненок в синих штанишках мог быть твоим.

— Как все получилось, Римма? — спросил он, хотя вопрос вряд ли имел смысл.

— Сережа, договоримся на том, что я нашла более выгодную… удобную партию. Так обоим будет легче.

— У тебя есть время?

— Вообще-то…

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно! — знакомо вспыхнула она. — Просто Алика нужно отвести к бабушке и самой на работу бежать.

Они сели в сквере под тем самым дубом, где любили сидеть когда-то.

— Римма, и все-таки…

— Я уже сказала.

— Не то.

— Довольствуйся сказанным.

— Я все же настаиваю, потому что обалдение не проходит до сих пор.

— Хорошо. Я боялась тебя.

— Боялась?