Иная судьба. Книга III

В этот ранний час — а бывший писарь, едва приподняв голову, заметил в окошке отблески едва начинающего рассвета — замок ещё дремал, охваченный негой. Даже караульные цепенели на башнях и стенах, а уж залы и коридоры вымирали. Кому, а главное — зачем мог понадобиться скромный молодой человек?

Нехорошее предчувствие заставило его поспешно вскочить, накинуть поверх ночной сорочки халат, и ринуться к двери. И тотчас подхватить под локотки Марию, горничную, что, размахнувшись для очередного удара кулачком в дверь, так и влетела с размаху прямо в объятья писаря.

— Ох, сударь… — начала расстроено, даже не обратив внимания на пикантность ситуации. И это тоже было нехорошим знаком.

— Что? Что-нибудь с госпожой Фатимой?

— Плачет… Плачет ужасно и просит придти, прямо сейчас! — Девушка торопливо поправила пузатую стеклянную колбочку на масляной лампе, сбившуюся при невольном толчке руки. — С господином Суммиром не иначе, как что-то стряслось. Уехал вчера в ночь…

— Погоди, как уехал? — Бомарше оглянулся на розовеющее за окном небо. — В ночь? А сейчас уже… Почему я ничего не знаю? Чёрт… Ладно, погоди, дай хоть одеться…

Схватил штаны и ринулся за ширму.

— Ах, господин Огюст, вчера, уже часов после девяти вечера, господину Суммиру прислали записочку из Османского посольства. Жюльен, его камердинер, сказал: господин аж в лице переменился, когда прочитал, побледнел, почернел, а потом так и упал в креслице-то… Жюльен — он ужас какой наблюдательный, всё-превсё видит… Сказал, что отбудет, что не знает, когда вернётся, но госпоже Фатиме, мол, ничего о том не говорить. И карету не велел закладывать, вроде как за мостом его ждёт посольский возок, и не велено шуметь…

— Шуметь?

В гневе писарь притопнул ногой, на которую успел натянуть сапог. Взялся за второй.

— Что значит — не велено шуметь? — Выскочил из-за ширмы, заметался в поисках рубахи. — Получается, его тайно выманили из Гайярда? Его, гостя самого герцога? Втихаря, не спросив разрешения у его светлости? Это… Чёрт… где камзол? Это неуважение… нет, оскорбление его светлости, вот что я скажу! Дипломатический скандал!

— Да куда ж вы на голое тело камзол-то! Вот она, рубаха, господин Огюст, уже несу!

— Вот спасибо, Мари… И что, господин Суммир так и не вернулся?

— Точно так, господин Огюст. — Горничная ловко нанизала камзол на подставленные руки, огладила на спине, поправила воротник. — Госпожа Фатима зашла к отцу перед сном, не застала, и конечно, разволновалась, и давай допрашивать Жюльена: а что тому правду скрывать? Ему, конечно, велено было молчать, но как не сказать дочке, да ещё и на сносях… Ой, прямо и не знаешь, что лучше: смолчишь — плачет, всё обскажешь как есть— тоже плачет… Я вся извелась с успокоительными каплями. Еле-еле рассвета дождалась — и бегом за вами…

Писарь издал глухое горловое рычание. Замер, лихорадочно соображая.

— Так, Мари… Шляпу, быстро. Вон ту, парадную… Шпагу. И бегом в конюшню: вели закладывать карету с малым гербом, ту, что под специальные поручения. Кучер будет ругаться, но скажи, что я действую от имени господина Фуке и наделён полномочиями и, когда вернусь — рассчитаюсь щедро. И с ним, и с сопровождением. Едем в посольство. Забегу к госпоже Фатиме — и тотчас к ним, пусть не мешкают.

— Ой, как же так, господин Огюст! Без разрешения господина герцога?

— Если мы сейчас его гостя из беды вытащим — его светлость нам спасибо скажет. Вперёд, Мари! Лети!

Придав ускорение горничной, совершенно машинально хлопнув по круглому задку, писарь ринулся вон из комнатушки. Подобрав юбки, девушка припустила в одну сторону коридора, к лестнице для прислуги, Бомарше — к парадной, для господ, и, едва завернув к зеркальной гостиной на втором этаже, попал в объятья османочки.

— Ах, мой дорогой…

Фатима задыхалась от слёз.

— Тише, тише, милая… — Бывший писарь нежно оттёр слёзы с ненакрашенного, но безгранично милого личика. — Думай о малыше, вам с ним нельзя расстраиваться… Что случилось? Мари уже сказала: тайный вызов в посольство, но я не понял причину. Ты не нашла записку?

— Нашла… — Всхлипнув, османочка вытащила из складок кафтана смятый кусок бумаги с обгорелыми краями. — Отец торопился, бросил камин, но даже не видел, что попал в самый угол. Только тлеть начала…

Писарь пробежал содержание глазами.

— Дорогая, я не слишком силён в фарси, переведи.

— Баязед низложен… — Сдержав очередной всхлип, Фатима прижала руки к груди. — Его дядя теперь у власти, и требует выдачи всех друзей бывшего султана. Он его казнит, понимаешь, казнит! А сперва допросит…

Отстранившись от возлюбленной, писарь погладил её по голове.

— Стало быть, Хромец дорвался-таки до власти… Ммм… Погоди, дорогая, погоди, дай подумать… Посол может причинить твоему отцу вред? Сам посол, лично?

Османочка испуганно отстранилась.

— Ах, нет! Там ведь сказано: «требует выдачи», а не казни. Огюст это ужасно! Друзей бывших султанов не щадят, ты же понимаешь. Отца просто отправят, связанного по рукам и ногам, в Константинополь, как жертвенную овцу… А если посол ослушается — его самого ждёт фирман со шнурком.