Иная судьба. Книга III

Хотя последнее-то, кстати, волновало Доротею меньше всего. Поначалу, хоть времени от утренней трапезы прошло немало, из-за страха о еде не думалось, в животе так и сжимался тугой клубок, и предложи ей кто сейчас — она и глотка воды не сумела бы отпить. Позже голод притупился от усталости, ведь сколько уже она отбродила по этому проклятому лабиринту, пока не поняла, что ходит по кругу… А сейчас, хоть живот и подводило ощутимо, но — привычно. Не так уж долго она прожила в сытости и спокойствии. Частенько на их с братом обеденном столе бывало то же, что и у прочих Сарских жителей — краюха хлеба и пустой овощной суп. К тому же, Август Глюк истово блюл все посты, и за множество лет проживания под одной с ним крышей его сестра привыкла к ограничениям. Вот и сейчас — она лишь прикинула в уме: сколько сможет продержаться? На её памяти, каждую страстную пятницу у них в доме был полный пост, без воды и питья. Значит, сутки у неё в запасе точно есть. За это время она должна найти выход. Должна.

Ведь отчего-то не был навешен замок на эти проклятые двери, и снаружи, и внутри подземелья! Сюда приходили! Во всяком случае, не используйся этот чёртов лабиринт для каких-то целей — вход просто-напросто закрыли бы, чтобы в него не совался кто попало.

О том, что в запутанных коридорах может обнаружиться некто, с кем её тюремщики предпочли бы не встречаться, она старалась не думать. Дори бродила здесь уже целую вечность… ну, пусть часа два-три, но ни разу не услышала чужих шагов или голосов.

Она устала. И если будет по-прежнему тупо идти без цели и какой-то системы — выдохнется окончательно.

Оставалось одно: сесть. Во-первых, потому, что отказывали натруженные ноги. Хорошо ещё, что добротные сапожки, затаченные не каким-нибудь деревенским самоучкой, а лучшим эстрейским обувщиком, были подогнаны по ступне идеально, и не набили ни одной мозоли. Вот только подошвы на них оказались тонковаты: так и прощупывался ступнями каждый случайный камушек, каждый рубчик брусчатого пола.

Во-вторых, если она не прекратит это бессмысленное хождение, то просто сойдёт с ума. Сперва завоет от отчаяния — всё равно никто не услышит! — а потом начнёт биться головой об стену, ибо всё бесполезно, бесполезно… Сейчас она почти жалела, что сбежала. Останься она со своими похитителями — была бы, по крайней мере, на людях… или с людьми… Ошибаешься, тотчас одёрнула себя Дори. Забыла, какое это отребье? Чего ты ждёшь от убийц? Ещё неизвестно, что бы они с тобой сделали. Может, у них в этих же подвалах и пыточная…

…Ей уже давно время от времени попадались валяющиеся на полу обтёсанные камни, кое-где выпавшие из стены — сырость и время разъедали кладку, как это часто бывает в подвалах. Вот и хорошо. Отдыхать прямо на полу, по которому кое-где через щели между булыжниками просачивалась влага, было верхом неблагоразумия, а потому — остаток сил измотанная женщина потратила на то, чтобы стащить несколько таких обтёсанных булыг в одно место и соорудить некое подобие сиденья, на которое уже можно пристроиться без опасения ходить потом с отволглой задницей и простудиться. Доротея подобрала как следует юбки, мало того — постаралась подоткнуть ими ноги со всех сторон, плотнее закуталась в плащ. Тот был слишком лёгок для подземелья, осень-то стояла ранняя, тёплая, плащ более защищал от ветра и дождя, но не от холода. Жаль. Вот бы сейчас меховой…

А ведь она так и не завела в гардеробе ничего тёплого, на зиму. Не успела. И теперь, наверное, не успеет.

Всхлипнув, подавила очередное рыдание. Надо держаться, Дори. Надо. Ради Макса, который непременно её найдёт. Ради Марты, с неё ведь наверняка хотят стрясти выкуп — а иначе для чего нужно похищать никому не интересную компаньонку? Ничего, она ещё утрёт нос всем этим неизвестным ей пока негодяям. Выкуп можно затребовать за того, кто сможешь вернуть, а она не собирается сдаваться. Пусть её похитители не рассчитывают, что возьмут её в два счёта.

Жаль, она посеяла берет, когда, кажется, чуть не загремела с лестницы. Хорошо, что плащ — с капюшоном, можно хоть голову прикрыть…

Рука скользнула за пояс. Там, заткнутый за модный этой осенью кушак на талии, притаился томик Эдмона Ростана, который она успела подхватить с прилавка перед разговором с букинистом, которого потом… потом… убили… И сразу после этого, не дав понять, что происходит, её, охваченную ужасом, втолкнули куда-то в разверзшийся синий тоннель. По глазам хлестнуло вспышкой, а по ушам — воем, мало похожим на человеческий. На какой-то миг стало очень горячо плечам, затем руки, державшие её, куда-то пропали…

Сияние тоже ушло.

Остался полумрак какого-то двора, окружённого со всех сторон высоченными глухими серыми стенами, словно её выбросило на дно гигантского колодца, и где-то там, в высоте, угадывалось небо, такое же серое, как и стены. В панике Доротея оглянулась.