Инфернальный феминизм

Страстное сатанинское отречение Софор от гетеросексуальности, в силу прямой ассоциации являвшееся еще и отказом от жизни, предписанной женщинам патриархальными правилами, обретает в романе культовое измерение и увенчивается особым ритуалом. С самого начала Мендес прибегает к религиозной лексике: он описывает лесбийство как «культ» с «таинственными обрядами», в которых его главная героиня выступала «послушницей в силу инстинктов»[1575]. Однако на этом он не останавливается и делает женщин, любящих женщин, участницами самой настоящей мужененавистнической сатанистской секты — во всяком случае, в том фантасмагорическом эпизоде, который знаменует кульминацию повествования. Эта центральная сцена изображает пир лесбиянок в роскошных частных покоях, где рекой льется шампанское. На этом фоне Софор является масштабная галлюцинация: она видит «изысканный и величественный шабаш, где множество прекрасных ведьм и бесноватых служат богохульную мессу во славу мужественной любви»[1576]. Обряд начинается с исступленных плясок и странной литании:

Ты, кому милы одинокие ночи, населенные снами и невидимыми ласками! Ты, кому ненавистно супружество, кто глумится над ними!.. Врагиня свадеб, хулительница плодородного брачного ложа, ты, кому нравятся плоские животы и гладкие, без морщин, груди, изысканная и грозная Бесовка, наше прибежище и наш страх, явись на алтаре, Бесовка[1577].

Вняв мольбе, на алтаре для шабаша материализуется огромная «красно-черно-золотая» дьяволица, и Софор узнает ее смех — тот самый, что звучал в ее голове уже много лет. Эта «Сатана женского пола на безмужнем шабаше» — наполовину женщина (с длинными волосами и алыми губами) и наполовину зверь (с золотистыми волосками на руках и ногах, рогами на лбу и козьими копытами)[1578]. Жан де Паласьо высказывал предположение, что облик этого существа навеян образами «фавнесс и сатиресс» Фелисьена Ропса[1579]. Нам же более вероятным источником видится гермафродит из книги Леви — Бафомет, у которого женские груди сочетаются со звериной шкурой и козлиными элементами.

Демонесса задирает свою ало-золотую юбку и выставляет «для почитания, как дароносицу, свой рыжеватый срам»[1580]. Женский орган, выставленный напоказ, как священный объект поклонения, вместо католической монстранции, где хранится освященная гостия, — вот еще один пример уподобления лесбийства религиозному культу, только в нем больше изощренного и продуманного кощунства, чем в большинстве примеров, приводившихся ранее. Затем конгрегация — с колышущимися волосами и простертыми руками — поет еще одну длинную литанию с таким рефреном: «Будь милостива, несказанная Владычица, к тем, кто презирает супружеские постели и кто проклинает колыбели!»[1581] В стихах литании говорится о том, что участницы обряда отвергли мужчин и свели их в могилу, предаваясь утонченному исступлению гомосексуальной любви. Когда пение заканчивается, процессия вооруженных ножами жриц, обнаженных и окровавленных, приближается с приношениями — корзинами с маленькими пенисами, только что отрезанными у младенцев, — и высыпает их под ноги дьяволице. А она вызывает диких кабанов, и те с хрюканьем и ворчаньем пожирают маленькие мужские члены[1582]. Шабаш достигает апогея, когда демонесса приглашает Софор подняться на ступени алтаря, чтобы принять причастие, и в миг этого таинства баронесса полностью сливается со своим темным божеством: «Заполнившись той дьяволицей, которая была у нее внутри, она ощутила, что сама становится ею. Черная, красная и золотистая — это она сама высилась там, дьявольская и небесная, великолепная»[1583]. Теперь видение обретает космические масштабы. Стены зала как будто растворяются, исчезают, и — перед Софор «весь город, и все пригороды, и реки, и горы, и далекие материки предстали такими, какими их видел Люцифер с высоты своего светила»[1584]. Исступленные участницы лесбийского обряда танцуют вдоль дорог и со смехом разрывают на куски мужчин, пытающихся помешать им. Софор ощущает, как сама становится бесконечной, и ее утроба расстилается, «заполнившись водоворотами огня и мрака, и завлекает в себя эти беснующиеся толпы разгоряченных женщин, словно головокружительный вход в бездну»[1585].