Инодин - В тени сгоревшего кипариса

До тебя не сразу доходит ненормальность происходящего, но тело реагирует прежде мозга — сектор газа вперёд, толчок правой педалью, ручку чуть вправо и на себя.

Люди в чужой форме, много, рассыпаны по всему склону. Они тоже не ожидали увидеть здесь самолёт — ты спланировал почти беззвучно, и стрелять немцы начинают не сразу. Зато потом открывают огонь почти все, одиночные вспышки карабинов, короткие очереди ручных пулемётов. Этот полёт мог стать для тебя последним, спасает слепящее стрелков солнце. Пули рвут перкаль на плоскостях, с рояльным звоном лопается расчалка, боль кипятком обжигает левый бок, но ты уже набрал высоту и уходишь к северу — туда, где на перевалах третьи сутки гарнизоны дотов шквальным пулемётным огнём вколачивают на тот свет рвущихся к перевалам гитлеровцев. Именно к ним в тыл собрались немецкие горные стрелки. В другое место твоя машина не дотянет — старенький мотор чихает и кашляет, тянется из-под капота дымок… Хорошо, что лететь недалеко. Всё, что ты сейчас можешь — добраться до телефона. Кажется, такая мелочь — сказать десяток слов в хрипящую трубку. Как много от этого зависит.

Хорошо, что ты сидишь в кабине допотопного биплана! Разве могут Харрикейн или советский Ястребок вот так зависнуть в потоке встречного ветра, почти не двигаясь относительно горного склона? Рука в кожаной перчатке ласково проводит по скудно оснащённой приборной доске.

— Прости, старик.

Выключено зажигание, замер винт, рванулась навстречу земля. Старенькая машина, сминая своё фанерно-перкалевое тело, смягчает удар, остатки самолёта проползают десяток метров по заросшему молодой травой склону. Через минуту к куче обломков подбегают усатые бойцы с винтовками наперевес, разглядев восьмиконечную белую звезду на обломках, подхватывают раненого пилота и на руках относят в дот. К врачу. К телефону.

Через седловину хребта связка за связкой уверенной походкой проходят группы солдат. Крепкие, спокойные и уверенные в себе парни без заметных усилий несут на себе огромные рюкзаки, оружие и мотки верёвок. Ещё бы — их готовили тщательнее, чем многих офицеров линейной пехоты, за плечами годы тяжёлой, выматывающей учёбы. Каждый прошёл и выдержал. Результаты не заставили себя ждать. Зайцами убегали от егерей французы и англичане, Альпы и норвежские горы стали для горных стрелков полями воинской славы. Их дивизии достался второй номер, не могут быть первыми все. Ничего, номер это не главное, славой мериться они станут после войны, в уютных пивных Мюнхена и Вены. Рыжие и белокурые бестии знают себе цену, у каждого на кепи раскинул острые лепестки цветок эдельвейса. Они привыкли смеясь делать то, о чём остальные не могут думать без дрожи в коленках. Будущее за ними, а все кто против, пусть убираются в ад. Егеря готовы помочь.

Греки за годы выгрызли в скалах над перевалами подземный город, залили в котлованы тысячи тонн бетона, в несколько слоёв накрыли подходы пулемётным огнём. Героическая немецкая пехота встала, не сумела преодолеть свинцовый шторм, откатились на безопасное расстояние уцелевшие танки. Артиллеристы разводят руками — им просто нечем выковыривать греческих сусликов из таких нор. Люфтваффе тоже пока не может помочь — не так много сил удалось выделить для греческой операции, а воздух над Балканами оказался неожиданно горяч. Таких потерь не было даже над Францией.

В сороковом бельгийские форты оглушили и взяли десантники, неожиданно упавшие на головы защитников. Сейчас они не в форме — приходят в себя после мальтийской операции. Судьба наступления зависит от крепких горцев в тяжёлых ботинках. Фюрер может быть уверен — егеря из второй горнострелковой не подведут.

Четвёрка «Эмилей» двадцать минут покружила над перевалом, качнула плоскостями и ушла обратно на болгарский аэродром — подошло к концу горючее. Похоже, пролетевшая над головами керосинка всё-таки рухнула где-то в горах. А может, у греков просто нет свободной авиации — учитывая, какая драка сейчас идёт на дальних подступах к Салоникам, это не удивительно.

Батальоны, привычно рассредоточившись, преодолели треть спуска по западным склонам хребта, когда в небе появились греческие бомбовозы. Они просто не могли успеть раньше — ни старые «Бреге-19», ни Р-5 физически не способны летать быстро, и бомбы у них не слишком тяжёлые. Зато их много.

Проходящие крутой склон в связках егеря заметны, как мухи на оконном стекле. Греки и русские выбирают самые аппетитные грозди и ложатся на боевой курс. Взрывы, визг разлетающихся осколков, клубы грязного дыма на склонах. И самое страшное — грохот сорвавшихся с места камней.

Мессершмиты возвратились к тому времени, когда бомбы закончились, а уцелевших немцев расстреливали скупыми пулемётными очередями стрелки кормовых установок. Ребята Геринга хорошо пополнили в этот день личные счета, но ветераны второй горнострелковой отчего-то не сильно этому радовались. Те, кому повезло выжить.