Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Порт Салоник трудится круглые сутки. С тех пор, как итальянский флот выбили из восточного Средиземноморья, корабли идут сюда не только из Советского Союза. Немалая часть их, счастливо разминувшись с рейдерами и подводными лодками, обогнула Африку и доставила к греческим причалам грузы из Америки. Сгружают с пароходов азиатский рис, австралийские сахар и баранину. Мясо и масло шлёт и Новая Зеландия — доминионы Британской Империи вносят посильный вклад в обеспечение маленького, но очень ценного союзника.

— Люблю наблюдать за погрузкой и выгрузкой кораблей. Мы, греки, много тысяч лет живём морем, хотя корни нашей свободы всегда крылись в наших горах.

Ветер уносит табачный дым, значит, можно курить, не испытывая терпения коллеги, к которому начальник управления по перемещению кадров испытывает искреннюю симпатию. Этот крепкий мужчина улыбается легко и свободно, в глазах лёгкая хитринка. Его греческий за последние месяцы стал гораздо благозвучнее – акцент всё ещё силён, но уже не раздражает. И советник учится, и начальник привык.

— Так вот почему наше управление до сих пор не перевели в столицу!

Начальник смеётся в ответ:

— От вас ничего невозможно скрыть, господин советник.

Старая игра — грек упорно величает коммуниста господином, а тот кличет его товарищем. Оба довольны — традиция такая получилась.

Редкий день сегодня, удалось в полдень выбраться из опостылевшего кабинета, дойти до ближайшего ресторанчика и отведать свежайшей – между поимкой и столом только плита повара — рыбы, запивая её лёгким белым вином. Весеннее солнце ощутимо греет, и оба единодушно выбрали место на веранде – единственные из посетителей.

Идиллию нарушают визг тормозов и дробный перестук каблуков по лестнице.

Советник вздыхает:

— Вот мерзавцы, не могли полчаса подождать!

— О ком вы? – удивляется начальник управления.

— Не знаю пока, но обед они нам испортили.

Бойкий молодой человек — черноволосый, усатый и носатый — надо же, кто бы мог подумать, какой нехарактерный для здешних мест типаж! — наклоняется к сидящим за столиком мужчинам:

— Приказано срочно доставить вас в управление.

***

Обутая в сапог нога с размаха влетает под рёбра. После такого приветствия дремать на солнышке уже не будешь, но и быстро вскочить на ноги не получается – проблемы с дыханием, да и больно не по-детски. Лежебока испуганно оглядывается, жалобно, плаксиво удивляется:

— Парни, вы чего?

— Да мы ничего, Санёк, мы поздороваться пришли.

— Вот-вот, Луконькин, не поверишь — общения захотелось. Видим тебя, только когда заняты сильно — в столовой там, или когда кино крутят. После отбоя ещё, но там с тобой не поговорить — спишь крепко. А как работы, тык-пык — нет Сашки Луконькина! Расстроились, захотели увидеть.

— Так мой танк без моторов стоит, нечего там делать!

— Ты хорошее место нашёл, Саня. Можно задушевно поговорить — никто не помешает.

— Точно, хлопцы, нэ побачить нихто, нэ почуе.

При виде того, как сослуживцы наматывают на руки кожаные ремни, оставляя пряжки снаружи, Луконькин пятится, оглядываясь по сторонам.

— Не зыркай так, Саша, не сбежишь. Нехорошо от сослуживцев убегать.

Ленивый боец облизывает тонкие губы, пятится к стене сарая.

— Вы это, ребята… Не по-комсомольски это… Нельзя так, семерым одного бить…

— Так бить не будем. Выговор сделаем. С занесением.

Ремень свистит в воздухе, нагоняя на Луконькина ещё больше страху, но к свисту примешивается какой-то другой звук. Он идёт с севера и становится громче.

— Самолёты!

— Ага. До хрена самолётов, ребята. На налёт похоже! По машинам!

Бойцы срываются с места, на бегу возвращая ремни на привычное место. Последний оборачивается на бегу:

— Повезло тебе, Скользкий! Смотри, другой раз поймаем — так просто не отделаешься!

Звук ширится, теперь понятно, что он и в самом деле идёт с неба. К Салоникам летит не меньше сотни самолётов. Через несколько минут их уже можно разглядеть — машины идут в несколько эшелонов, не соблюдая какого-то строя. Вперемешку летят двух и трёхмоторные машины. Лишь одномоторные истребители, которые тройками ходят выше бомбардировщиков и транспортных машин, сохраняют какое-то подобие порядка.

Рёв и вой сотен моторов перекрывает все остальные звуки. Навстречу подлетающим самолётам вылетают со снижением несколько «ястребков», но не атакуют — уходят в сторону и вверх, просто сопровождая воздушную армаду.

К рассредоточившимся танкам, на башнях которых прикипели к пулемётам командиры машин, от штаба бежит боец, размахивая над головой листком бумаги. Он с разбега запрыгивает на надгусеничную полку командирского танка, через минуту в наушниках раздаётся:

— Отбой воздушной тревоги. Это югославы.

Над аэродромом Салоник подлетающие машины выстраивают бесконечную карусель, из которой то одна, то другая машина, выпустив шасси, тяжело уходит на посадочную глиссаду.

— Непонятно, чего они припёрлись. Наверняка очередная дрянь на нашу голову…

Несмотря на свою бурную биографию, капитан греческой армии Алексей Котовский пессимистом не стал, но обзавёлся отменным чутьём на изменение обстановки.