Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Потери, даже серьёзные, ничего не решают — задача должна быть выполнена. Оставив тяжёлых раненых на попечение санитаров, потрёпанные роты и батальоны завершили спуск, избавились от лишнего, не нужного в бою снаряжения. Перекличка, уточнение потерь, корректировка задач и вперёд: война это работа, камараден, каждый зольдат знает свою задачу.

Пусть большая часть тяжёлого вооружения потеряна при налёте, оставшегося вполне достаточно для того, чтобы перерезать пути снабжения греческой армии. Тирольцы и баварцы, перехватив удобнее свои карабины, серыми ручьями устремляются к своим целям. Вот только Вотан[11] сегодня явно оставил своих служителей без опеки.

Свист снарядов, хлопки рвущейся в воздухе шрапнели — греческие артиллеристы используют оставшиеся с прошлых войн боеприпасы. Тяжёлые фугасные чемоданы прилетают чуть позже, и выбитые взрывами тонны щебня убивают и калечат больше германских солдат, чем горячий чугун. В грохоте разрывов шорох миномётных мин и хлопки их разрывов практически не слышны, но веера разлетающихся над землёй осколков сеют смерть ещё эффективнее, чем снаряды тяжёлой артиллерии.

Егеря пытаются броском уйти из-под огня, но натыкаются на пулемётные очереди и меткий винтовочный огонь — греческая кавалерия успела подтянуться к месту прорыва.

Щёлкает стопор люка, старший лейтенант Клитин проводит рукой по короткой стрижке, надевает шлем и опускается в башню.

— Вперёд!

Смешанная линия из двух десятков Т-26 и лёгких «Виккерсов», поливая землю пулемётным огнём, начинает разворачиваться на фланге оглушённых артподготовкой немцев…

Восьмёрка bf-110, попытавшаяся отбомбиться по позициям артиллерии, попала под удар зашедших со стороны солнца «Харрикейнов». Над местом избиения егерей завертелась очередная воздушная карусель.

Три часа спустя Клитин спрыгивает с надгусеничной полки и оглядывается по сторонам. Командир похож на чёрта: черное от нагара лицо, злые глаза — победа обошлась недёшево.

— Твою мать, несколько сотен ублюдков без пушек и бронетехники! Хреновая получается война…

К тому моменту, когда выжившие фрицы начали сдаваться, в роте Клитина осталось тринадцать танков, при этом все уцелевшие бронеходы британского производства имеют по несколько пробоин. Оказалось, германские противотанковые ружья прошивают тонкую броню «Виккерса», как бумагу. Пули у них винтовочного калибра, для того, чтобы угробить танк, нужно пять — шесть попаданий, но такого оружия у противника оказалось много.

Усиленную броню экранированных Т-26 ружья не пробивают, вся лобовая проекция клитинского танка в шрамах от рикошетов, там и тут торчат из металла приварившиеся сердечники пуль.

Но и здесь без потерь не обошлось — метко брошенная граната перебила гусеницу одной из машин, потом какой-то сумасшедший егерь метнулся к танку с ящиком взрывчатки. Был застрелен, но ящик под днище забросить успел. То, что от экипажа осталось, даже похоронить по-человечески нельзя — перемешано всё. Придётся братскую могилу делать, вместе погибли, пусть вместе и лежат.

Конные греки конвоируют небольшую колонну пленных — чуть больше сотни человек, большинство в свежих бинтах, но рожи наглые, смотрят с вызовом – рука сама тянется к кобуре.

— Да, это не итальянцы.

Старший лейтенант сплёвывает на землю тягучую тёмную слюну. Тяжёлых раненых собирают греческие санитары, не разбирая своих и немецких, грузят в двуколки. Полные телеги уезжают вниз по дороге, раскачиваясь на неровностях дороги, мотаются брезентовые тенты с красными крестами. Победители обшаривают трупы и кусты в поисках трофеев. Клитин приказал подобрать пару противотанковых ружей и набрать к ним патронов — вдруг подвернётся случай накормить немцев их собственным блюдом.

Подбежавший посыльный отрывает старлея от размышлений — через пятнадцать минут сократившаяся почти вдвое танковая рота вытягивается в колонну и гремит траками в сторону перевала — на отдых времени просто нет.

В нескольких километрах южнее, там, где дорога выбралась, наконец, из тесноты ущелий на более-менее ровное место, на санитарный обоз падают со стороны солнца две пары стремительных теней. Хлещут по доскам и брезенту очереди скорострельных пулемётов, наискось пересекают дорожную пыль параллельные цепочки разрывов малокалиберных снарядов. Дико визжат раненые лошади, орут мулы, в этом аду не расслышать стоны и крики умирающих людей.

Рёв форсированных моторов проносится над дорогой и уходит дальше. Тают в синем небе самолётные силуэты, превращаются в безобидные чёрточки, исчезают совсем. Секунды — и нет их. Остаются на земле трупы людей и лошадей, обломки двуколок, опрокинутые фургоны. Если бы не это, можно подумать — пригрезилась летучая смерть, померещились чёрные кресты на угловатых, словно топором рубленых, крыльях. За колючий куст зацепился обрывок брезента, трепыхается на ветру красный крест в белом круге. Тот самый, который так удобно ловить в оптику цейсовского прицела.

***