Иностранная литература: тайны и демоны

Америка – молодая нация, и, как всякое детство, она любит сказки про покойников. Помните «Бежин луг» Ивана Сергеевича Тургенева, где герои тоже рассказывают ужастики? Это общая черта всех детей, дети любят страшное. Во-первых, потому, что не принимают смерть всерьез, для них покойник пока еще только абстракция. А во-вторых, может быть, потому, что, как правильно писал Сергей Гандлевский, «молодость ходит со смертью в обнимку», молодости близок риск. И поэтому к кладбищам ребенок относится без особого почтения. Это для него не священное место, а просто место страшное. Именно поэтому Гек, нимало не смутясь, прячет в гробу украденное королем наследство сестер Уилкс. В дилогии вообще довольно много покойников. И Том имитирует свою смерть, в то время как «пираты» сидят на острове Джексона, и Гек притворяется убитым. Смерть и воскресение героя всегда присутствует в плутовском романе, а плутовские романы восходят к Евангелию, к роману о странствующем учителе. В общем, «Приключения Гека Финна» и есть американское Евангелие в какой-то степени, где утверждаются, как и положено, главные американские добродетели. Вот только эти добродетели в «Геке Финне» не всегда очевидны. Тем более что роман этот очень по-твеновски открывается предисловием:

Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.

Конечно, расстреляны мы не будем, но подумать о какой-то морали в этой книжке, наверное, следует, потому что в ней много вещей, которые действительно заложили мораль американской нации, главные ее принципы.

Во-первых, Марк Твен от всей души ненавидит послушание. Через сто двадцать лет его сюжетная конструкция с Томом и Сидом легла в основу «Гарри Поттера» (1997–2016), где в функции Тома выступает, понятное дело, Гарри, а в функции Сида – Дадли, толстый сын Дурслей. Он послушный, правильный мальчик. А не надо быть правильным. Надо быть авантюрным, изобретательным, драчливым. Из послушных детей вырастают плохие люди. Вот эта странная мысль, которая (я послушный был, в общем) меня у Твена несколько коробила. Меня восхищала замечательная его дилогия: «Рассказ о дурном мальчике» (1865) и «Рассказ о хорошем мальчике» (1870). Кстати, «Рассказ о дурном мальчике» очень многим напоминает «Приключения Тома Сойера», особенно когда дурной мальчик украл у матери банку варенья и половину съел, а чтобы она не заметила, долил дегтем. Но вместо того чтобы в слезах раскаиваться, как бывает в книгах, он радостно приплясывал на месте и повторял: «Старуха взбесится и взвоет». А как кончил хороший мальчик? Хороший мальчик как раз собирался увещевать ватагу дурных мальчишек, которые, «связав вместе длинной вереницей четырнадцать или пятнадцать собак, привязывали к их хвостам, в виде украшения, пустые жестянки из-под нитроглицерина». И тут появляется разъяренный олдермен (дурные мальчишки, разумеется, разбежались) и, не слушая объяснительной речи хорошего мальчика, которая начиналась словами «О, сэр!»:

…схватил его за ухо, повернул спиной к себе и дал ему хорошего шлепка…

И вдруг этот добродетельный мальчик пулей пролетел через крышу и взмыл к небу вместе с останками пятнадцати собак, которые тянулись за ним, как хвост за бумажным змеем. <…> Большая часть его, правда, застряла на верхушке дерева в соседнем округе, но все остальное рассеялось по четырем приходам, так что пришлось произвести пять следствий, чтобы установить, мертв он или нет и как все это случилось. Никогда еще свет не видел мальчика, который бы до такой степени разбрасывался!

Всякий раз, когда очередной хороший мальчик, как бывает часто в книжках, гибнет, произнося мораль, Твен радостно потирает руки, тогда как дурной мальчик всегда получает от жизни все бонусы. И вот очень важный вывод в «Томе» и «Геке»: послушание – дурная вещь, послушание – основа рабства. А твеновский герой – тот, кто мыслит самостоятельно и ищет приключений, хотя и на свою попу.

Вторая безусловная мораль: все люди свободны. Рабство – тягчайший пережиток, страшный грех. И именно свобода – это то, что героям Твена необходимо. «Плыть одним посредине широкой реки – так, чтоб никто нас не мог достать! – говорит Гек. – Везде, кажется, душно и тесно, а на плоту – нет». Гек в платье, в какое обрядила его вдова Дуглас, все время чувствует себя стесненным, все время потеет. А хорошо ему в лохмотьях и на плоту. Потому что в лохмотьях он свободен, а «на плоту чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно».