Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.)

Воспринимая иностранный шпионаж как фактор, способный привести к ускоренной и неочевидной дезорганизации обороноспособности российского государства в условиях приближавшейся войны, 23 мая 1911 г. высшее военное руководство (в лице товарища военного министра А.А. Поливанова) обратилось в Совет министров с предложением пересмотра текущих законоположений о шпионаже. С этой целью для рассмотрения на ближайшем заседании правительства в адрес П.А. Столыпина был направлен «Проект министров Военного и Юстиции об изменении действующих законов о государственной измене путем шпионства» (далее – законопроект о шпионаже или проект закона о шпионаже). Однако законопроект в его первоначальном виде так и не стал поводом для министерских дебатов. По причине своей незавершенности, с опозданием выявленной военными, он был срочно отозван и «препровожден для заключения Государственному секретарю, сенатору Н.Ф. Дерюжинскому»[574].

По истечении восьми месяцев, 16 февраля 1912 г. на обсуждение Совета министров вновь вынесли вопрос о совершенствовании уголовного законодательства в части государственной измены путем шпионажа. Членам правительства предстояло познакомиться с пакетом документов, в разработке которых приняли участие также военный министр и министр юстиции. Они совместно рассмотрели инициативы государственного секретаря и пришли к единому выводу. Как гласит представление № 180 в Совет министров от 31 января 1912 г., некоторые из предложений В.А. Сухомлинов и И.Г. Щегловитов признали справедливыми и внесли в законопроект о шпионаже, остальные же сочли неприемлемыми[575].

По мнению военных и юристов, документы (прежде всего, проект закона о шпионаже с замечаниями государственного секретаря), ввиду новизны их уголовно-правового потенциала носили «революционный» характер. Убедиться в справедливости этого заключения позволит проведенный нами краткий сравнительный анализ некоторых положений второго (доработанного) варианта проекта закона о шпионаже и статьями 111–119 Уголовного уложения 1903 г. /в редакции 1909 г./ (далее – Уголовное уложение)[576].

Во-первых, в новой фабуле статьи 111 не указывался перечень тех сведений, собирание которых запрещено (в прежней формулировке статьи речь шла о «плане, рисунке, документе, копии с оных или сведениях, которые заведомо долженствовали в видах внешней безопасности России, храниться в тайне»). Следовательно, наказуемым являлось собирание любых сведений и предметов (образцов, макетов и пр.), касающихся военной обороны страны, а не только тех из них, которые считались секретными.

Во-вторых, в отличие от действующих ст. ст. 111–114, где субъект преступления законодателем не уточнялся (в диспозитивной части статей речь шла о «виновном» лице), в проектируемых ст. ст. Ill, 111[574], 111[577], 112, 118, 119 (комментариях к ним) назывались конкретные исполнители преступных деяний – «русские подданные и иностранцы, пребывающие в России».

В-третьих, наказуемость по обновленной ст. 111¹ (выдержка из этой статьи: «опубликование, сообщение или передача другому лицу, в интересах иностранного государства, долженствующих храниться в тайне сведений…») поставлена в зависимость не только от прямого умысла (как сказано в ст. 111 Уголовного уложения), но и от безразличия к содержанию раскрываемых сведений (например, отдельных журналистов, при освещении военной тематики, больше беспокоила собственная популярность, материальная удовлетворенность и рейтинги конкретных изданий, чем интересы национальной безопасности империи).

В-четвертых, статья 111² обсуждаемого законопроекта предлагала наказывать виновного в заключении соглашения с правительством или агентом иностранного государства с целью доставления им сведений о внешней безопасности России. Это новшество должно было заменить настоящую редакцию ст. 110 Уголовного уложения, в которой говорилось не о сговоре, а об «обещании виновного содействовать иностранному правительству» (по мнению А.С. Резанова, подобные «обещания» в ходе судебных разбирательств были трудно доказуемыми).

В-пятых, в законопроекте о шпионаже появились две принципиально иные и актуальные в условиях повышенной шпионской опасности нормы права – ст. 111⁴ и ст. 118. Первая из них предусматривала ответственность за продажу изобретений или усовершенствований, касающихся военной обороны российского государства, вторая – карала за участие в сообществе, составившемся для государственной измены. Обе новеллы не имели аналогов в текущих гражданских, военных и военно-морских уголовных законах и уставах.