Инсбрукская волчица

По дороге я продолжал размышлять о личности таинственного доносчика. Кто может симпатизировать Анне настолько, что даже сейчас, когда весь город убеждён в её виновности, утверждает, что она не виновата? Прежде всего, её родители. Но моё не слишком длительное знакомство с семьёй Зигель говорило о том, что, несмотря на все особенности этой семьи, люди они, безусловно, честные.

Допустим, детский почерк и своеобразный стиль можно подделать в попытке увести нас от истины. Но представить себе Катарину Зигель сочиняющей подобное послание я при всём старании не мог. К тому же их поспешный отъезд из города после бегства дочери говорил сам за себя. Они верили в её виновность. Иначе бы не уезжали, а активно пытались её найти и защитить. Нет, родители Анны поняли, что воспитали чудовище, и едва только это понимание пришло к ним, они в душе отреклись от дочки.

Хотя почему я решил, что письмо (которое может быть и не одно) написано человеком симпатизирующим Анне Зигель? Возможно, это попытка убрать с дороги меня? Кому может быть это выгодным? Я с усмешкой вспомнил толстяка Кляйна, который в этот момент читал показания в компании инспектора Бора. Да, возможно, Кляйн и мечтает о самостоятельном расследовании, но он ни за что бы не взял полностью на себя ответственность за это дело. Я вспомнил с каким неудовольствием он ходил на место пожара, с какой радостью уезжал в Далмацию на поиски следов Милы Гранчар, только чтобы оказаться подальше от места преступления и убитых горем родственников погибших… Нет, конечно, не он.

Стиль письма… Родители погибших учениц, которые тоже вполне могли писать на меня жалобы, написали бы их совсем в другом стиле. Все они были людьми более или менее образованными, и письмо с ошибками для них нонсенс.

Почему, когда я это письмо прочёл, я сразу вспомнил несчастного эпилептика Густава? В городе и его окрестностях немало жителей, которые могли составить письмо подобным образом. Но никто из них не был напрямую связан с Волчицей. Только Густав.

Разумеется, Густав письма не писал, у простодушного сына лесничего нет ни капли хитрости. Но возможно кто-то хорошо постарался, чтобы подозрение пало именно на него? Человек этот знал, что в круге лиц, имеющих отношение к Анне, внимание полиции обязательно привлечёт Густав. А кто знал об отношениях Анны и Густава? Об этом поначалу не знал даже его отец!

И ещё мне не давал покоя мой сон. Маленький Каспер говорит что-то вроде того, что «так хотел, так хотел, что сам и родил» Сам.

Ещё не доехав до места, я всё понял. Всё было просто. Кто очень хочет спасения Анны Зигель? Кто имеет больше всего причин ненавидеть меня? Кто больше всех хочет отстранения меня от расследования, что автоматически увеличивает шансы на спасение для Анны Зигель? Кто настолько хорошо знает сына лесника, что вполне может подделать его стиль и почерк? И наконец, кто в этом деле смелый, дьявольски хитрый и изобретательный? Конечно, сама Анна Зигель.

Я вполне мог представить, как выйдя в последний раз из дома, она зашла на почту и отправила письмо в полицейское управление округа.

Едва истина предстала передо мной со всей ясностью, мне стало спокойней. Конечно, Анна решила не только скрыться, но и подстраховаться. Она, видимо, надеялась, что если после подобного письма меня и не отстранят от этого дела, то проверки из округа отлично сыграют роль отвлекающего маневра. Ну что ж, она почти угадала. Хотя инспектор Бор и не мог сколько-нибудь сильно повлиять на мои действия, его приезд заставил меня понервничать.

Мы прибыли в деревню, где случились кражи. Обворованные курятники стояли рядом, немного поодаль от построек остальных жителей деревни.

Внезапно мне пришла в голову мысль использовать для поиска Волчицы собак. Здесь запах должен быть совсем свежим, и собаки легко бы взяли след. Вставал вопрос, где взять предмет, принадлежащий Анне Зигель. Но я полагал, что какую-нибудь вещь, а может быть, и не одну, мы сможем найти в брошенном доме её родителей. Вряд ли они, уезжая, забрали с собой все её вещи.

Влажная земля с втоптанными в неё жёлто-бурыми опавшими листьями была, как ковром, покрыта куриным пухом.

– Вот здесь, господин полицейский, злодей и лазил, – рассказывал хозяин подворья, горестно указывая на учинённый преступником разгром.

– Запирается ли курятник на ночь, – спросил я, – не может ли это быть делом лисы или другого зверя?

Хозяин даже руками всплеснул:

– Да что вы! Курятник на защёлку запирается – вот, смотрите! Зверь защёлку не повернёт, а вот злой человек – пожалуйста! Да и не было тут у нас сроду никаких лис.

Рядом с курятником, открытые настежь, стояли ещё несколько сараев.

Я спросил:

– А здесь у вас что?

– Так, дрова на зиму, – начал перечислять крестьянин, – сеялка сломанная, мотыги, другой инструмент, одежда рабочая…

– Отсюда ничего не пропало?

Хозяин почесал затылок:

– Ну нельзя сказать, чтобы пропало… Но вор здесь тоже был. Искал, наверное, чем поживиться. Вот штаны свои из чёртовой кожи найти не могу… Только кому они нужны? Я их сам собирался выбросить…