Инсбрукская волчица

Конечно, ушлый адвокат мог выгородить преступницу, я отлично понимал, что лазейки для неё в этом деле имеются. Но я не представлял себе, кто бы мог предоставить ей такого адвоката. Услуги хорошего адвоката стоят дорого, а Анна Зигель в сложившихся обстоятельствах могла рассчитывать только на государственного защитника из желторотых начинающих.

На следующий день пришла телеграмма из Боцена, где временно остановились её родители. Семейство Зигель категорически отказывалось возвращаться в Инсбрук и принимать участие в допросах дочери, когда она будет поймана. Йозеф и Катарина Зигель написали письменное отречение от дочери, которое не имело никакой юридической силы. Создавалась некоторая правовая коллизия, то есть если бы родители отказались от Анны до совершения ею преступления, то с них полностью была бы снята ответственность за её злодеяния. В этом случае ей, как несовершеннолетней, был бы официально назначен опекун, скорей всего, из ближайших родственников. Именно ему и пришлось бы присутствовать на её допросах и суде. Но так как отречение родителей случилось уже после факта совершения преступления, мы не должны были обращать внимания на его наличие. Я предпочитал не слишком давить на несчастную супружескую пару в части возвращения их в город, так как понимал, что когда они вернутся, нам придётся их круглосуточно охранять от возмущённых до крайности горожан, которые давно уже были готовы к самосуду.

В тот же день по следу Волчицы были отправлены сотрудники с легавыми собаками, не зря я взял из дома Зигелей шарф Анны. Этот метод поисков казался мне на тот момент чрезвычайно перспективным, но и с ним мы неожиданно потерпели полное фиаско.

Собаки кружили по окрестностям, особое внимание уделяя почему-то пастбищам. Один из крестьян, обворованных волчицей, как раз тот, у которого пропали пресловутые штаны из чёртовой кожи, особенно заинтересовался поисками. Он ходил за моей группой по пятам, подносил нам продукты и всячески старался быть полезным. Однажды, когда мы с ним закусывали, сидя в куче опавших листьев на берегу ручья, он с недоумением вздохнул:

– Вот зачем ей, злодейке, мои старые штаны?

– Ну почему же, – возразил я, прихлёбывая сидр из фляжки, – вещь крепкая, надёжная, как раз для такой погоды. Верёвкой подпояшет, если они на неё велики, и отлично будет спасаться от холода и сырости.

Хозяин штанов рассмеялся:

– Да какая там крепкая вещь! Были они когда-то крепкими, лет тридцать назад. Эти штаны ещё мой дед носил. Они уже давно полезли по швам. Я их надевал, только когда коровник чистил. И то выбросить хотел, уж больно дух навозный от них сильный.

Я крякнул от досады и стал звать своих людей. Поиски с собаками пора было сворачивать. Трудно было сказать, для чего действительно Анна Зигель утащила из сарая штаны – и правда хотела спастись с помощью них от холода или предвидела наши действия.

Теперь я понимал, почему собаки таскали нас по пастбищам. Крепкий дух навоза перебивал все запахи, собаки не могли учуять преступницу, мы только тратили время. Я поймал себя на неприятной мысли о том, что Волчица всегда опережает нас на несколько шагов, как будто своим звериным чутьём предвидит все мои действия.

Очередной день поисков не принёс никаких результатов. Этого и следовало ожидать: как ни прискорбно, полиция действует обычно неповоротливо и прямолинейно. Слишком уж очевидны были планы полиции, и против них было легко играть даже одичавшей школьнице.

Да и как тут не понять, что патрульные рядом: птицы не летают. Уже подозрительно. Значит, кто-то поблизости есть. Легавые собаки? Если их вовремя заметить, то вполне можно обхитрить. А когда патрули планомерно прочёсывают массив, так тут куда проще: лёг в траву и лежи, жди, пока не уйдут. И ведь не разглядишь!

Я испытывал неимоверную досаду: начальство, осаждающее нас с Мартином, пресса, не скупящаяся в желчи. Велик был соблазн бросить всё к чертям собачьим: Зигель не сможет прятаться вечно, а сейчас наступают холода. Тут недолго и ноги протянуть в ночи. Спасало только то, что скандалов дома не было. Марта с пониманием относилась к моему положению, а дети как будто сами притихли, видимо, решив не добавлять масла в огонь своим поведением. Я впал в глубокую апатию, мне уже совершенно безразлично было: отстранят меня от дела, или нет, возьму ли я эту тварь, или ей суждено сгинуть в лесу, доставшись на ужин волкам или замёрзнув насмерть.

– Эмоции – наш враг, – говорил мне Марк ещё двадцать лет назад, когда я начинал свою карьеру.

Брат иногда помогал мне распутать некоторые сложные дела. Я зачитывал ему свою версию, а он, ставя себя на место подозреваемого, старался по возможности парировать мои доводы.

– Знаешь, Флоре, – сказал мне как-то Марк, – на твоём месте я бы в последнюю очередь подключал полицию: слон в посудной лавке наделает меньше шума, чем наши стражи порядка.

Действительно, полиция всегда поднимала на уши всю округу, и в нашем деле это вряд ли можно было назвать преимуществом. Скорее, наоборот.