Инсбрукская волчица

«Замёрзла, красотка, – с ожесточением подумал я, – даже чужими старыми штанами не погнушалась»

Вернувшись в участок, я сделал два распоряжения. Первое касалось организации поисков с легавыми собаками, а второе – найти родителей Анны Зигель. В том, что она будет поймана в ближайшие дни, у меня уже не оставалось сомнений. Но так как преступница была несовершеннолетней, для допроса её нам требовались родители или хотя бы один из них.

Сам я отправился в дом Зигелей, рядом с которым всё ещё сохранялся полицейский пост.

Было заметно, что дом оставляли в спешке. В холле по полу были разбросаны мелкие вещи, осколки разбитой посуды и обрывки упаковочной бумаги. В гостиной в камине я заметил обгоревшие куски семейных фотографий, на которых, насколько я мог судить, была запечатлена Анна. Я прошёлся по комнатам. Все они, кроме двух, были пусты. В каморке служанки под лестницей стояла аккуратно заправленная кровать, а на маленьком столике оставалось зеркало и несколько предметов женского туалета. Комната же Анны Зигель была и вовсе нетронута, как будто бы хозяйка только что покинула её.

Кровать была не прибрана, на столе небрежно валялись несколько школьных тетрадей, через спинку кресла было перекинуто форменное гимназическое платье, в котором я видел Анну, когда приезжал её допрашивать в этот дом. Я распахнул створки старинного платяного шкафа. Он был полон одежды. Непонятно было, в чём преступница ушла из дома. Здесь изящная короткая шубка, длинное осеннее пальто, несколько платьев, юбки, блузки…

Что нужно было этой девушке? Больше половины её ровесниц, проживающих в этом городе, с удовольствием поменялись бы с нею местами. Интеллигентные родители, тёплый дом, сытая, благополучная жизнь… Да что далеко ходить! Если взять хотя бы несчастную Милу Гранчар. Насколько труднее было ей в жизни! И насмешек в гимназии ей доставалось наверняка больше…

Я провёл рукой по вещам в шкафу и выудил шерстяной шарф, бесспорно, ношеный. Шарф я аккуратно свернул, упаковал в бумагу и сунул в карман, а затем повернулся к столу.

В лежащих сверху тетрадях я не обнаружил ничего интересного, кроме того, что они помогали сделать вывод – Анна уже давно забросила учёбу. Вместо старательно выполненного домашнего задания и записей классной работы в тетрадях были какие-то отрывочные фразы, закорючки, рожицы, нарисованные кое-как и изображения тюремной решётки.

Собственно, изображения решётки и могли служить дополнительной уликой, но такая улика опять-таки была косвенной.

Нагнувшись, я выгреб все бумаги из левой тумбы письменного стола. Здесь были тетрадки за прошлые годы, несколько учебников, девственно новый вид которых говорил о том, что их ни разу не открывали с начала учебного года.

Среди отдельных измятых листков, засунутых между книгами, я обнаружил один довольно любопытный. Даже на первый взгляд было заметно, что на нём изображён план гимназии. Крестиками были отмечены класс, в котором занималась Анна Зигель, кабинет директора, учительская, то место подвала, где хранились бутыли с керосином для ламп. В кабинете директора была грубо нарисована женская фигурка с поднятыми вверх руками, в грудь которой была направлена пунктирная линия, которая вела к другой фигурке, держащей в руках пистолет. Я с азартом начал перебирать бумаги более тщательно и нашёл ещё несколько такихже листков, которые отличались только расположением фигурок.

Видимо, преступница обдумывала свой план уже довольно давно и подходила к нему серьёзно. Она старалась предвидеть несколько вариантов своего поведения, в зависимости от того, как будут вести себя её жертвы.

Из этих бесценных с точки зрения следователя листочков бумаги я сделал вывод, что жертвою Волчицы должна была стать не только директриса, но и учительница немецкого языка Ингрид Лауэр, а также учитель математики. Этим двоим несказанно повезло в том, что первоначальный план Зигель не осуществился.

А вот двух девочек и мужчину в женском туалете она убивать не планировала. Впрочем, я и раньше знал об этом. Невероятная жестокость этого тройного убийства говорила о том, что оно было совершенно спонтанно, в состоянии отчаянья и страха перед разоблачением. Последней интересной находкой был старый потрёпанный учебник химии с пометками на полях, сделанными явно не рукой Анны Зигель.Видимо, преступница позаимствовала эту книгу у брата Сары Манджукич.

То, что я нашёл в столе преступницы, значительно укрепило нашу доказательную базу. Теперь никакой инспектор округа уже не мог сказать мне, что, кроме показаний Ингрид Лайэр у нас ничего против Зигель нет. Я нашёл первые варианты планов расправы над одноклассниками и учителями гимназии ещё в тетрадях за позапрошлый учебный год. Тогда Анна ещё вела регулярные записи в классе, перед каждой записью указывалось число, тетрадь продолжалась, так что сказать, что план нарисован уже после того, как Анна Зигель узнала о преступлении, не представлялось возможным.