Инстинкт матери

Давид, ничего не понимая, тряхнул головой.

– Завтра утром я должен явиться в жандармерию для дачи показаний… Наверняка мы еще что-нибудь узнаем.

Они провели очень грустный вечер. Оба и так и эдак прокручивали эту проблему, но ни один, ни другая не были в состоянии понять этот странный провал во времени в два с половиной часа.

Летиция подумала о последних минутах, проведенных со стариком, и у нее сжалось сердце.

– Все это неправдоподобно! – вдруг вскрикнула Летиция.

– Я знаю…

– Да я не то хочу сказать… Он перенес тяжелый сердечный приступ, так?

– Так сказали врачи «Скорой».

Летиция вдруг сильно заволновалась:

– Когда я провожала его до двери после праздника, он жаловался на проблемы со спиной.

– И что?

– Если человек в возрасте Эрнеста умирает от сердечного приступа, значит, у него больное сердце, правда?

– Несомненно.

– А разве возможно получить смертельный сердечный приступ, если не было никаких предвестников?

– К чему ты клонишь?

Летиция еще больше забеспокоилась:

– Если бы у Эрнеста были проблемы с сердцем, он бы мне сообщил, как думаешь? А он вместо этого стал жаловаться на боли в спине.

– Что ты хочешь мне этим сказать?

– Тебе? Ничего. Я просто подумала, что сердце у Эрнеста вовсе не было настолько больным.

Давид вздохнул. Ему не понравилось, какой оборот начал принимать разговор.

– Ты об этом проинформируешь завтра полицейских?

– О чем?

– О том, что, насколько мы знаем Эрнеста, у него никогда не было проблем с сердцем. И о том, что он неизвестно где был эти два с половиной часа.

Погрузившись в свои грустные мысли, Давид молчал несколько секунд. Чем больше он все это обдумывал, тем больше отдавал себе отчет, что обстоятельства смерти Эрнеста были весьма подозрительны. В какую грязную историю вляпался их старый друг? Он уже пять лет как был на пенсии и общался только с ребятами из церковного хора.

И еще Давид подумал, что и его собственная репутация хулигана и токсикомана может ему сослужить плохую службу, и ему вовсе не хотелось вмешиваться в эту историю.

– Давид! – прервала Летиция его размышления. – Так ты им скажешь?

Он чуть не поделился с ней своими соображениями… Однако воздержался и ответил со вздохом:

– Ну, если хочешь, скажу.

Глава 37

Давид быстро понял, что в глазах полицейских в смерти Эрнеста с самого начала не было ничего подозрительного. Никаких следов насилия на его теле не обнаружили, и судебный медик подтвердил гипотезу сердечного приступа. В 65 лет такие вещи – не исключение.

Зная полицейскую среду с худшей ее стороны, Давид на протяжении всей беседы держался настороженно. Он кратко отвечал на вопросы, которые ему задавали: что связывает его с жертвой, по какой причине Эрнест оказался в этот день так далеко от дома, чем он был занят в часы, предшествовавшие смерти.

Давид уточнил, что Эрнест ушел с детского праздника в 16:30.

Говорил он односложно и часто сопровождал свои ответы кивками. В жандармерии царило деланое спокойствие, и от этого он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему на ум приходило то время, когда он не настолько, как сейчас, был уверен в своих показаниях. Несмотря на это, держался он с достоинством, не сомневаясь в своей информации и контролируя свои реакции. Теперь ему не в чем было себя упрекнуть, не то что во времена нищей юности.

– Спасибо, это все, – сказал полицейский, который записывал его показания.

Давид не возражал: он помнил допросы куда более длинные и куда менее вежливые.

Полицейский явно удивился, отчего это свидетель не реагирует, и поднял голову.

– Это все, – повторил он, ободряюще взглянув на Давида.

– И вы не будете проводить расследование?

– Решаю не я, – непринужденно ответил полицейский.

На короткий миг Давид инстинктивно испытал облегчение. Печальное прошлое напоминало: чем дальше держаться от полиции, тем лучше. Он еще раз кивнул и поспешил откланяться, довольный, что может покинуть это место, которое его всегда нервировало. И тут он вспомнил, что дал слово Летиции рассказать об их подозрениях, более того, на них настаивать. Не умея скрыть досаду, он уставился на полицейского, который из-за стола тоже раздраженно его разглядывал. И в этом взгляде Давид прочел всю антипатию, которую питал к нему полицейский. Такая неприкрытая враждебность его остановила, ему сразу стало нечем дышать от знакомого отвратительного чувства унижения.

Отсюда надо было уходить, и как можно скорее.

Да и так ли уж надо настаивать? В конце концов, полиция, в общем-то, свою работу делала хорошо, уж кому, как не ему, это знать из первых рук. Ему вдруг вспомнилась насмешливая улыбка Эрнеста, и он остро ощутил, что старика больше нет. Что же с ним случилось? Может, Летиция права и смерть эта вызывает подозрение? Но ведь он дал полицейским всю информацию, чтобы навести их на ту же мысль, что пришла Летиции. Что еще он мог сделать? К тому же от преступного прошлого у него сохранилась привычка не болтать лишнего: чем меньше высовываешься, тем меньше имеешь неприятностей.

Именно этот совет дал ему Эрнест, когда он вышел из тюрьмы.