— Держитесь там, Розалинда. Не успеете моргнуть глазом, как окажетесь в Фенвэе, наблюдая за игрой «Сокс».
— Вы поедете со мной, сэр?
— Только если будут играть «Янкиз».
Он вышел на улицу. Ночной воздух приятно холодил лицо после жаркого дня. Он ощутил прилив чувств к своей команде. К тем, кто остался с ним. Они будут вознаграждены, несмотря ни на что, если ему доведётся рассказать об этом. Это тяжёлая работа и они остались, чтобы выполнить её. Мужчина за рулём «Субурбана» совершил ошибку — пусть так. Но он не понимал,
Стакхаус подошёл к школьному автобусу, стоявшему возле флагштока и в последний раз обратился к своим бойцам.
— Стрелки, я хочу, чтобы вы сфокусировались на водителе, ясно? На том, кто в кепке с козырьком назад. Затем разнесите эту чёртову машину от капота до багажника. Цельтесь выше, по окнам, выбейте тонированные стёкла, стреляйте по головам. Подтвердите приказ.
Они подтвердили.
— Открывайте огонь, когда я подниму руку. Повторяю, когда подниму руку.
Стакхаус стоял перед автобусом. Он положил правую руку на прохладную, покрытую росой, поверхность кузова. Левой взялся за флагшток. И стал ждать.
19
— Езжайте, — сказал Тим. Он лежал на полу позади водительского сиденья. Люк был под ним.
— Прошу, не вынуждайте меня делать это, — сказала миссис Сигсби. — Если бы вы только дали мне объяснить, насколько важно это место…
— Езжайте.
Она поехала. Фонари начали приближаться. Теперь она могла видеть автобус и флагшток, и стоящего между ними Тревора.
20
«Пора», — сказал Эйвери.
Он ожидал, что будет бояться; он боялся с тех пор, как вошёл в комнату, которая выглядела, как его домашняя комната, но не была ею, а затем его толкнул Гарри Кросс, и он стал бояться ещё больше. Но сейчас он не боялся. Он радовался. Когда его мама наводила уборку, она всегда включала песню, строчка из которой пришла ему на ум:
Он подошёл к детям из Палаты А, которые уже собрались в круг. Калиша, Ники, Джордж и Хелен последовали за ним. Эйвери протянул руки. Одну взяла Калиша, другую — Айрис, бедная Айрис, которую можно было спасти, случись это на день раньше.
Женщина, стоявшая на страже за дверью что-то выкрикнула, но её слова затерялись на фоне возрастающего гула. Вернулись точки, теперь уже не тусклые, а яркие и становящиеся ещё ярче. Огни штази заполнили центр круга, вращаясь и поднимаясь по спирали, как полоса на вывеске парикмахерской, будто они выходили из какого-то потаённого источника энергии, возвращались обратно и снова появлялись — оживлённее и сильнее, чем раньше.
Это была уже не мысль, а
Эйвери смотрел, как они закрывают глаза, потом закрыл свои. Он ожидал увидеть свою домашнюю комнату или, может быть, задний двор с качелями и наземным бассейном, который его отец надувал каждый День поминовения, но не увидел. То, что он видел внутренним взором — все они видели, — было игровой площадкой Института. И, вероятно, в этом не было ничего удивительного. Да, его сбили там с ног, заставив расплакаться, — не лучшее начало последних недель его жизни, но затем он обрёл друзей, хороших друзей. Дома у него друзей не было. В школе все считали его чудиком; они даже высмеивали его имя, подбегая и крича ему прямо в лицо: «Эй, Эйвери, соплю убери!» Здесь ничего подобного не было, потому что все они были в равных условиях. Здесь друзья заботились о нём, обращались с ним, как с нормальным человеком, и теперь он позаботится о них. О Калише, Ники, Джордже и Хелен — он позаботится обо всех них.
Но больше всего — о Люке. Если сможет.
За закрытыми глазами, он увидел большой телефон.
Он стоял рядом с батутом, перед неглубокой траншеей, через которую Люк протиснулся под ограждением, — старомодный телефон, не менее пятнадцати футов в высоту и чёрный, как смоль. Эйвери, его друзья и дети из Палаты А стояли вокруг него, образуя круг. Огни штази, ярче чем когда-либо, кружили то над циферблатом, то над бакелитовой трубкой.
Возражений не последовало. Её рука отпустила Эйвери, но прежде чем разрыв круга успел нарушить действие энергии и прогнать видение, за руку Эйвери взял Джордж. Теперь гул был повсюду, наверняка слышимый во всех далёких местах, где были такие же дети, как они, стоящие в таких же кругах. Они слышали то же самое, что слышали те, ради чьего убийства их собирали в Институтах. И, как и их мишени, дети — подчинятся. Разница только в том, что они подчинятся добровольно и с радостью. Восстание случилось не только здесь, но и по всему миру.